Нянька давно спала, привалившись спиной к стенке. Пояс с воткнутой в него иголкой, выпав из ее рук, лежал на полу.

– …по губам текло, да в рот не попало, – закончил Огнедар и с хрустом потянулся.

Еленька, околдованная его сказками, отвела взгляд от густой сиреневой ночи за окном, встрепенулась и подняла на княжича глаза, в которых еще плавали смутные волшебные образы.

– Как ты хорошо сказываешь, Огнедар, – тихо сказала она. – Но сказки страшные. Все как одна. Даже те, что хорошо заканчиваются, – она поежилась.

– Не бойтесь, Еленира Мечиславовна, – ласково усмехнулся Огнедар. – Со мной ничего не бойтесь. От любой нечисти отобью, от любого колдуна-чародея ухороню-спасу. Клянусь Перуном пресветлым и Матерью Землей.

– И от Серебряного Луня сможешь? – совсем шепотом спросила Еленька, страдальчески глядя на Огнедара.

Тот нахмурился и отвел глаза.

– А вот от Серебряного Луня не могу, Еленира Мечиславовна. Он вас где угодно найдет: на любом из семи небес и в Подземном мире. Не спрячетесь вы от него ни в яйце, ни в утке. Ни на дне море-океяна.

– Пойди, Огнедар, – кусая губы, сказала Еленька, и слеза скатилась у нее по щеке.

Яремник низко поклонился и вышел, скрипнув дверью.

– Чай заснула? – спросила нянька, проснувшаяся на скрип двери, и стала подбирать уроненное шитье.

Но Еленька не смотрела на нее. Накрывшись одеялом, она горько рыдала, стараясь не выдать себя звуками плача.

8. ГЛАВА 8. Ужасная новость

– И не держи на меня зла, Еленюшка, – сказал воевода, повинно качая головой. – Ну не было у меня другого выхода, понимаешь?

Отец и дочь дулись друг на друга три дня, но Еленька выстояла и не переломилась. Пришлось идти на поклон воеводе.

– Там Мечеслав Будимирович просил вас около полудня прогуляться за воротами, – шепнула хозяйке Волица. И подхихикнула, вспомнив, как мялся воевода, когда просил передать дочери весточку.

Еленька сенной девушке ответа не дала, только к другим служанкам послала: сегодня приданое невесты укладывали в сундуки и на подводу грузили. Но сама осторожно закоулками стала пробираться к воротам. Еленькин личный телохранитель на глаза девушке не попадался, но она почему-то была уверена, что Огнедар ходит где-то поблизости, и от этой мысли Еленьку каждый раз обдавало жаром.

Воевода и впрямь караулил ее за воротами: видимо, боялся чужих ушей.

– Давай это, – виновато сказал он, – ну, по дороге, что ли, пройдемся. До опушки.

– Ну разве что до опушки, – сурово согласилась Еленька.
Ветер лениво гонял пыль по дороге, закручивая ее водоворотом. Дремотный полдень пригибал вниз головки иван-чая. Шмель, сонно жужжа, пролетел мимо и затерялся среди цветов шиповника у ворот. Еленька шла и сердито молчала: гнев на отца не прошел, но отказать себе в удовлетворении любопытства и послушать, как отец будет перед ней извиняться, она не могла.

– Понимаешь, – продолжил изливать душу отец, – силы у нас были неравны. Загнали нас кремничи к самому Кровавому болоту. Думали мы, что пропадать придется. И Благояра стрелой ранили. В бок. Он уже бредить стал, предков поминать, того и гляди к Роду готов был отправиться. А тут чародей этот.

– Серебряный Лунь? – уточнила нахмурившаяся Еленька.

Она представила в красках Кровавое болото, названное так потому, что вода его была странного красноватого оттенка. Говорят, пользительна была эта вода, но Еленька ни за что бы не согласилась окунуть в нее хоть палец.

– Да, он самый, – чуть понизив голос, сказал воевода.

– А каков он из себя?

– Да не разглядел я толком, Еленюшка, – повинно сказал воевода. – Он в сумерках из тумана выступил. И как через посты прошел, не знаю. Так ведь чародей, – и воевода развел руками. – Волосы седые, длинные, в свете луны блестят, как серебро. И борода до пояса. А голос такой, что прямо за душу берет. А лица не видно. Словно тьмой подернуто. Одни глаза, как уголья, горят.