Мне очень хочется выдать по этому поводу что-нибудь непарламентское, но кормилицу жалко. Она до сих пор не отошла от событий нашей «семейной саги» в Горячем Ключе, а тут еще и Петербург! В Бирске, кстати, не такой высокий ритм жизни, так что, может, ей тут будет и лучше.

– Я только спросил, а кто он такой и что тебе передать, так он сразу в кусты, – слышу, как Славик фыркает в трубку и важно добавляет, – метафорические. Ладно, что у тебя-то? Устроилась? Как так Михаил Александрович?

– В порядке, только никому не рассказывай, – я невольно понижаю голос. – Живой, в больнице, скоро поправится. Представь себе, светлость хочет помолвку, и я согласилась. Только Марфуше не говори, она же считает, что он – Синяя Борода.

– Правда?! Олька, ну ты даешь! И за кого! За Степанова! А он вступит в наш род?

Славик восторженно засыпает меня вопросами, и я решаю сказать, что нет, о вступлении в род Черкасских речь не идет. Да и вообще, помолвка нужна нам только для того, чтобы пресечь все грязные слухи без лишних убийств. Но об этом никто не должен знать, даже Марфа! Мало ли, что она еще кому сболтнет по рассеянности. Пусть лучше думает, что всерьез собираюсь замуж!

– Так Марфуша будет бояться, что тебя убьют, как его предыдущих жен, – резонно возражает брат. – Давай осторожно намекнем, что ты еще ничего не решила и думаешь. Скажем, что ты не знала, как ему отказать.

– С какой-то стороны это правда. Ты бы слышал его аргументы!

Я привожу любимый, про Боровицкого, и Славик хихикает:

– Когда я расскажу про твою помолвку Никите, он будет гулять три дня! Олька, ты не поверишь, его отец до сих пор вздыхает, что упустил такую партию, как ты! Ха! Ну, сейчас перестанет!

Предупреждаю брата, что о таких нюансах нашей помолвки как «никто не вступает ни в чей род, а через год мы мирно расходимся», никто знать не должен. Надеюсь, я не пожалею – за последние месяцы Славик все-таки изменился в лучшую сторону. И все же он мой брат, и мне удобнее сказать ему сразу, чем скрываться от самого близкого человека после, собственно, светлости и Марфуши.

– Имей в виду, все остальные должны считать, что у нас со Степановым все серьезно, – напоминаю я. – Можешь начать с Воронцова, если он явится.

После разговора со Славиком я отправляюсь в больницу и – о чудо! – меня действительно пускают. И даже провожают куда надо!

Светлость сидит в постели, опираясь спиной на подушку. Абсолютно домашняя поза, никого намека на торжественность или солидность. Больничная синяя пижама. Еще не заживший след от петли на шее. И улыбка, теплая и ободряющая.

Она должна успокаивать, но я почему-то начинаю волноваться. Впрочем, девушки, наверно, всегда нервничают в таких случаях, и плевать, что хоть трижды фиктивно.

Нотариус уже в палате, все документы заполнены, осталось только вписать мои данные и поставить подписи. Но светлость все равно просит все внимательно прочитать. Не подписывать просто так, как вышло с Боровицкими, а изучить все условия, хотя их и немного.

– Никаких компенсаций, Ольга Николаевна. Расторжение по желанию любой из сторон, независимо от воли другой, – светлость смотрит очень серьезно. – Единственное, я осмелился выкинуть пункт, что, если мы не поженимся за год, помолвка будет считаться расторгнутой. Оставил, что действие соглашения просто продлевается. Кто знает, что будет через год? Добраться до нотариуса и написать расторжение недолго.

Да, конечно, если он не в Бирске. А я, собственно, не в Петербурге. А впрочем, какая разница? Ловлю взгляд Степанова – его глаза чуть теплеют. Светлость тянется коснуться моей руки, и это успокаивает лучше голоса и лучше улыбки.