В старой жизни я сталкивалась с мужчинами, бегающими от брака. Они, конечно, совершенно не походили на светлость, и у них не было настолько веских причин. Ну, в виде четырех, пяти, или сколько там погибших во время покушений на него жен. Но все же мне совершенно не хочется терять близкого человека таким нелепым образом.

Но довод с моргом, конечно, почти убеждает.

Светлость видит мои колебания, осторожно берет за руку, переплетает пальцы с моими:

– Хорошо, Ольга Николаевна. Последний… предпоследний аргумент. Вы же не хотите страшно оскорбить меня отказом, сравнив с Боровицким в пользу Боровицкого?

Вот как? Как тут отказываться? Довод одновременно нелепый и железобетонный. Во-первых, это смешно, а, во-вторых, глупо считать, что я сохраню нормальные отношения со Степановым, фактически заявив, что предпочитаю Никитушку!

– Ну все, все, убедили! Это серьезней, чем морг! Кстати, а почему «предпоследний» аргумент, какой был последний?

Светлость торжествующе улыбается и подносит мои пальцы к губам. Легко касается и отпускает:

– Пожалуй, я не скажу. Приберегу это на тот случай, если вы передумаете у нотариуса. Кстати, сейчас все проснутся, и я попрошу, чтобы его пригласили.

Не знаю, что насчет этого думает светлость, но я по-прежнему ощущаю себя немного не в своей тарелке и тороплюсь попрощаться. Мы договариваемся, что я приду в приемные часы, а Степанов к тому времени обсудит все с главврачом. И что меня надо пускать, и все, что он в принципе думает по этому поводу.

– Ольга Николаевна, пожалуйста, не в окно, – тревожно говорит светлость. – Еще не хватало, чтобы вы свалились. Просто выйдете через дверь. Если вас увидят и попробуют что-то высказать, отправляйте ко мне.

Как бы не так! Дверь заперта снаружи. Очевидно, из соображений безопасности – хотя для меня это странно. А если больному, например, станет плохо? А еще мелькает мысль, что вместе со странным расположением палаты это даже как-то и подозрительно. Ну зачем, зачем закрывать дверь? Чтобы жертва не успела сбежать, если к ней залезут в окно? Или как?

– Я просил другую палату, но сказали, что мест нет, – с сожалением отвечает светлость. – Я бы предложил постучать и позвать кого-то, но не хочется причинять неудобство другим пациентам. До семи утра не так много времени, может, вы просто подождете здесь?

Смотрю в окно – уже рассвело – потом на светлость в постели. Сдается мне, он и до того, как я полезла в окно, не спал, раз услышал.

– Хорошо, но давайте мы выключим свет, и вы попробуете заснуть. А я пока почитаю газеты, которые вам принесли.

Светлость согласен на все, лишь бы я не свалилась. Мне кажется, он подсознательно хочет посмотреть на лица больничного персонала, который придет открывать дверь.

Я беру газеты и выключаю свет. Темновато, но, если сесть на подоконник, терпимо. Светлость сворачивается в постели. Он думает, все? Совсем нет! Мы не закончили обсуждать покушение.

Да, он подтвердил, что все было примерно так, как я описала, с той лишь разницей, что он услышал шум на веранде – но, дурак, не придал этому значения! Все мысли были о бирском маньяке, убивающем девушек. Лица нападавшего светлость не рассмотрел, запомнил только крупное телосложение, высокий рост и устойчивость к электричеству, так что для следствия он почти бесполезен.

Только это еще не все.

– Михаил Александрович, скажите, а что насчет книги? Зачем вам понадобилась «Война и мир»?

Он что-то отвечает, чуть слышно, и я оставляю газеты на подоконнике и снова подхожу к кровати. Степанов лежит на боку, положив локоть под голову, и смотрит на меня: