— Вы попали в тюрьму всего лишь за то, что были намэ. Но мои руки всласть напились крови энтари, прежде чем оказались скованы.

— Вы были в тюрьме?

Норен молча кивнул.

— И всё равно… вас мучает вина? — спросила Лира тихо.

Норен рассмеялся.

— Вы снова пытаетесь искать потайные корни моей привязанности к энтари. Нет, меня не мучает вина. Но я изменился. Когда я был в плену, меня держали связанным, так чтобы я не мог пошевелить пальцем. Восемь лет. Они боялись. И когда через восемь лет мой… как это называется? Тюремщик? Позвал меня к себе, он всё ещё думал, что я готов убить любого энтари, которого увижу. Я стоял связанный, и мышцы у меня были как кисель. Я бы и таракана, наверно, не смог раздавить. Но он всё ещё верил, что я опасен. Он, — Норен улыбнулся, — предложил мне убить Велену.

Норен сделал паузу, потирая пальцы.

— Знаете, сейчас это кажется мне смешным. Тогда я и сам верил, что могу только убивать энтари. И вот судьба, направляемая моим тюремщиком, сложилась так, что я оказался в доме Хейд — связанный, конечно. Он думал, что это мелочь. А Велена… вам, наверно, не понять этого, Лира. Она развязала меня и сказала, что я могу уйти. Что бы вы почувствовали, если бы вас вот так вышвырнули из темницы, которая была вам домом восемь лет?

 — Страх.

Норен сверкнул глазами.

— Отчасти. Пустоту. Я думал, крылатых больше нет.

Он поёжился.

— Но с тех пор многое изменилось, Лира. Шесть месяцев в Риме это много больше, чем восемь лет под Римом.

— Вы больше не крылатый.

Норен сжал кулаки, и это не ускользнуло от взгляда Лиры.

— А я им был? Вы, талах-ар, творящая знание. Дайнэ — талах-ир, творящий красоту. И когда… если… война закончится, вы будете творить. А что стану делать я?

Лира пожала плечами.

— Я отвечу вам. Когда… или если… мы победим.