- Как тебя зовут? – спросил мужчина, сунув мои ладони себе под мышку.

- А вас? – ответила я, прежде чем осознала, что говорю.

- Вообще-то, я спросил первый, - усмехнулся он углом рта.

- А я – женщина, поэтому назовитесь сначала вы, - не растерялась я.

- Раз заговорила, значит, жить будешь, - сказал он, потянулся и достал откуда-то от изголовья кровати металлическую фляжку в оплётке кожаным шнурком. – Ну-ка, хлебни.

- Н-нет… - пробормотала я, впервые подумав – а не надо ли опасаться этого человека.

- Не бойся, малышка, - сказал он, будто прочитав мои мысли. – Я же не настолько чудовище. Пей.

Никто никогда не называл меня малышкой, даже родной отец. И это произвело на такое оглушительное впечатление, что когда мужчина поднёс флягу к моим губам, я, не колеблясь, отпила из неё.

От первого же глотка мне показалось, что жидкий огонь пробежал по горлу до желудка, а потом и по всему телу. Нижнюю губу защипало, дыхание перехватило, и я закашлялась, пытаясь то ли выдохнуть, то ли вдохнуть.

- Спокойно, спокойно, - мужчина притиснул меня к своей груди и похлопал по спине. – Это не смертельно. Зато ничто не согревает так, как хорошая яблочная водка.

Я никогда не пробовала не то что водки, даже вина, и один глоток этого огненного напитка вызвал такое головокружение, какого я не испытывала даже стоя над пропастью. Глаза мои сами собой закрылись, я очень уютно пристроилась в объятиях незнакомца, подсунула под него ноги, чтобы было теплее, и уснула так быстро, что не успела бы даже прочитать благодарственную молитву.

Спала я без сновидений и очень крепко, а когда проснулась, обнаружила, что всё так же лежу на боку, лицом к незнакомому мужчине, и свечка прогорела, но через приоткрытый ставень хватает света, чтобы увидеть, что мой спаситель сладко и тоже очень крепко спит.

Даже во сне он продолжал обнимать меня, а моя ладонь каким-то образом занырнула за край его рубашки, касаясь голой груди. Я чувствовала твёрдую горячую плоть и густую поросль волос, и мне совсем не хотелось убирать руку, а тем более – выбираться из-под медвежьей шкуры, которой мы оба были укрыты.

Но это было неправильно, конечно же – получать удовольствие, валяясь в постели с незнакомцем. И даже спасение жизни – не смягчающее обстоятельство. Я очень осторожно выбралась из-под тяжёлой руки, выскользнула из-под медвежьей шкуры, сразу зябко поёжившись, и начала одеваться, замирая при каждом скрипе половиц.

Натянув сапоги и одевшись, уже повязывая платок, я позволила себе остановиться перед кроватью, глядя в лицо своему неизвестному спасителю.

У него была непокорная копна чёрных волос и такая же борода, но старым он точно не был. Лет… лет тридцать, наверное… или сорок… ил даже сорок пять…

Нет, я решительно не умела определять возраст по внешнему виду, и давно надо было уйти, потому что дома наверняка переполох из-за меня, но я продолжала стоять и смотреть на спящего.

Жёсткий завиток упал ему на щеку, и я едва сдержалась, чтобы не убрать прядку. Нет, нельзя… Если он проснётся…

И что будет, если проснётся?

Сказать ему: сударь, вы добрый, вы меня спасли, если не женаты – женитесь на мне?..

В это время мужчина глубоко вздохнул во сне и перевернулся на спину, почесав грудь. Рубашка распахнулась почти до пояса, и я увидела маленькую синюю татуировку на груди, слева - дерево с пышной кроной. Наверное, грушевое дерево. Ведь Бирнбаум - это груша. Меня так и потянуло рассмотреть татуировку поближе, но я вовремя опомнилась и похлопала себя по щекам, призывая к здравомыслию. Прекрати думать ерунду, Патриция, и беги уже домой, пока тебя не хватились.