- Вы думаете, что я деревянный? – спросил он негромко, с плохо скрытой яростью. – Вроде грушевого полена?

Вот зачем было говорить какую-то чепуху в такой момент? Я пожалела, что футляр упал. Как раз можно было треснуть им мужа по деревянной голове.

- Думаю, если вы и полено, то дубовое, - сказала я ему. – Почему бы нам с вами, Ральф…

- Молчите, - ярость маркграфа схлынула так же внезапно, как и возникла.

Я замолчала, потому что муж положил палец мне на губы, и это больше походило на новогоднее колдовство, чем на просьбу не говорить. Прочертив контур моего рта, Ральф Бирнбаум погладил меня по щеке, и это было ещё большим колдовством. Я чувствовала, какая у него горячая и твёрдая ладонь, и что на ней мозоли – они так смешно царапают кожу.

- Молчите… - произнёс он одними губами.

Шла секунда, другая, третья… И глядя в тёмные глаза мужа я поверила, что сейчас случится самое настоящее новогоднее чудо. Сейчас он притянет меня к себе, наши губы соединятся, и произойдёт то, что так замечательно началось в Плакли.

- Вы красивая, Патриция…

Этих слов я ждала. Очень ждала. Но ещё больше я ждала того, что должно произойти за этими словами. Только почему-то не происходило. И безуминки в глазах мужа не возникло. В них я видела лишь горечь. Горечь и сожаление.

- Вы красивая, Патриция, - повторил он, продолжая держать ладонь на моей щеке. – Но когда я полюблю вас, вам будет угрожать опасность.

- Вы меня защитите, - прошептала я, осторожно накрывая его руку своею. – Вы защитите меня, Ральф.

- Вы слишком преувеличиваете мои возможности, - он медленно, слово нехотя, поднял другую руку и сжал моё лицо в ладонях. – Я никого не защитил. Ничего не смог, - он стиснул зубы, на мгновение закрыл глаза, а потом со вздохом откинулся на подушки, отпуская меня, и глухо произнёс: - уходите к себе. Вам нельзя оставаться наедине со мной.

- Это опасно? – спросила я по-прежнему шёпотом. – Мне опасаться вас или… или кого, Ральф?

- Больше я ничего не могу вам сказать, - произнёс он холодно, словно не было никакого новогоднего чуда, которое я только что ощущала.

А может, и чуда не было? И я всё себе придумала? Плакли тоже придумала…

- Всё же вы зря не взяли кольцо и ожерелье, - продолжал маркграф. – Кольцо я обязан вам вернуть. Имейте в виду, вы не должны мне ничего. Я сделал то, что сделал бы на моём месте любой порядочный человек. Помочь вам было моим долгом. А ожерелье - это знак благодарности. Мне сказали, что вы не спали всю ночь, заботясь обо мне.

- Всего лишь сделала то, что на моём месте обязана была сделать любая порядочная жена, - процедила я сквозь зубы, вставая с постели и испытывая сильное желание пнуть футляр с подарком. – Так что можете оставить ожерелье себе, милорд. А если вы ещё раз попытаетесь всучить мне кольцо, то я… я заставлю вас его проглотить.

Дверью я всё же хлопнула – громко, от души. И пошла по коридору, так же громко стуча каблуками. Но вместо того, чтобы идти в свою комнату спать, зачем-то пошла в кладовую. Встала там между полок, на которых лежали головки сыра, и уставилась в стену, вспоминая те сладостные минуты надежды, что пережила. Я ведь понадеялась… Почти поверила… Каким надо быть поленом, чтобы и тут промолчать!.. Чего уж он там понапридумывал себе, этот глупый маркграф Бирнбаум? Какое проклятие, дубовая голова!..

- Миледи?.. – кто-то тронул меня за плечо, и я вздрогнула, как ужаленная.

Но это была всего лишь Брил.

- Вы что-то хотели, миледи? – спросила она с обычным непроницаемым выражением лица. – Могу я вам помочь?