– Мне придется рассказать, что я у тебя и… я не хочу рассказывать, что меня шантажируют. Они переживать будут.

– Как хочешь, – пожимает плечами. – Как бы я… Отголоски того твоего поступка все равно будут тебя преследовать.

Он не договаривает что-то, обрывает мысль. Я не выспрашиваю. Раз не сказал, значит, считает, что это не нужно.

– Я боюсь так ехать к ним. А если они меня не простили? Я их обманула. Всех обманула тогда.

– Ну, тогда не едь.

Выдыхаю.

– Советчик из тебя, конечно…

– А ты с каких пор стала слушать советы? Раньше сама все решала.

Раньше...

– Ты прав, лучше не ехать. Пусть останется, как есть.

– Ты же хочешь.

Снова меняет свою позицию на противоположную от моей.

– Очень хочу, чтобы там ни было, они все равно мои родители. Но не хочу их вновь расстраивать.

– Ну так съезди. Женя подождет тебя. Если что-то пойдет не так, всегда сможешь уехать.

– Может так получиться, что они попросят остаться, а мне надо уехать. Я должна буду сказать, где я.

– И что? Стесняешься меня? Или того, что они подумают о нас?

– Нет, дело не в тебе. Я не могу сказать, что я к тебе вернулась, а рассказать правду, так это опасно для них. Они переживать будут. И я не смогу часто к ним ездить. А еще я боюсь, что им снова пришлют видео или будет грозить опасность.

– Варь, все что они могли увидеть, они увидели. Или ты думаешь, тебя там в три-д перегнали и крутить в кинотеатре будут?

– Я не хочу, чтобы все вспоминали.

Рома выдыхает в ответ, ничего не отвечает. Когда-то придется с ними поговорить обо всем. Посмотреть в глаза и попытаться все объяснить.

Возвращаемся домой, а Маша так уснула крепко, что ей только любоваться.

– Поможешь ее домой занести или будить? – шепчу Роме.

9. Глава 9

Рома

– Ёма, Ема, – кто-то будит шепотом на ухо. Жмурюсь, открываю глаза и и вижу гуся вчерашнего. Смотрит прямо на меня.

Дергаюсь от неожиданности, замечаю рядом с игрушкой Машу. Кивком спрашиваю, что хочет.

– Ёма, пошъи ечоку стаить.

– Маму позови, Ромашка, – не заметить эту огромную улыбающуюся ромашку на ее пижаме невозможно.

– Мама сьпит.

– Ах, мама спит…, – усмехаюсь в ответ. Капец. – Я тоже сплю.

– Ты не спишь, ты говоишь.

– Потому что ты меня разбудила, вот я и говорю. Иди маму разбуди и с ней украшайте елку.

– Мама поснется, увидит ёичку и уыбнется.

Маша поднимает маленькие плечики так высоко, что они прижимаются к щечкам. И улыбается открыто во весь рот. Так у нее все естественно, не наиграно, без обид и подтекста.

– Идем?

– Ну, пошли, – сдаюсь перед этой красотой. – Подашь мне штаны? – киваю на кресло.

Маша четко кивает головой и бежит за одеждой. Не будем смущать ее физиологией мужской по утрам.

Она ждет меня, прижимает к себе гуся, лапы которого тянутся по полу. В моем детстве игрушек не было. Вернее это было до смешного грустно. Отец считал, что я уже слишком взрослый для игрушек. В доме их держать запрещалось. При том, что денег было столько, что отец мог купить мне игрушечный магазин.

Игрушки, которые все-таки у меня были, я прятал. Играл по ночам или просил друзей приносить в школу.

Маша босыми ногами спускается по лестнице.

– Иди, включай свет, – отправляю ее к выключателю. Сам заворачиваю в их комнату. Правда спит или притворяется?

Проверяю Варю. Спит. Без десяти семь утра.

Капец, называется выспался в субботу.

Раскрываю рот, чтобы разбудить, но вместо слов закрываю дверь. Неосознанно это происходит, интуитивно. Я по сути никогда сам елку не украшал, не ставил ее. Они у нас тоже были запрещены, как какая-то мишура ненужная. Я не привык это делать. Даже не знаю, как надо.