― Бестужев, Гладкова. Заходите.

Смеряю придурка рассерженным взглядом и втискиваюсь в проем первая.

Диана Андреевна понравилась мне ещё в первый день нашего с ней знакомства, когда я приехала подавать в Школу документы. Это была среднего роста молодая женщина лет тридцати пяти с собранными на затылке темно―медными волосами. А ещё очень мягкими золотисто―карими глазами, скрывавшимися за тонкой оправой очков, которые сейчас, как мне казалось, выдавали явное волнение.

― Мы ничего не сделали, ― говорю зачем―то, и она поднимает на меня взгляд.

― Знаю. Сядьте.

Повинуюсь, но скорее неосознанно, потому что от дурного предчувствия внутри всё скручивает веревкой. Нет, не веревкой, канатом.

― Ваши родители попали в аварию, ― начинает, и у меня сердце на скорости валится в пятки, ― твоя мама…

― Они в порядке? ― вскакиваю, едва сдерживая слезы.

Я не выдержу, Боже, не выдержу…

― Соня, успокойся.

― Пожалуйста, скажите, они живы?

― Живы, да. ― и будто бы этого достаточно, переводит взгляд на Антона. ― Твой отец почувствовал недомогание, потерял контроль над управлением, и машина вылетела на обочину. Когда они звонили, он был в больнице…

― В какой? ― тороплю, потому что всё остальное уже не важно.

― Имени Николая Амосова… Соня! Антон! ― кричит, но я уже не слышу. Мы не слышим. Потому что, сбивая ноги, Бестужев несется прочь из Школы вместе со мной.