― Нет? А вот ребята в Школе иначе считают. Почему, не знаешь?

― О чем ты вообще?

― О том, что ты растрезвонила всем, что ты якобы моя сестра!

Как только до неё доходит, перестает как дикая вырываться. Молчит и растерянно лупит на меня свои большие глаза. Но дурочку включить не получится. Вижу, что она прекрасно всё понимает. Что это если и новость для неё, то не шокирующая.

― Я не специально, ― едва слышу, потому что невыносимая бормочет себе под нос и уже без моей помощи, сама вжимается в стенку. ― Я просто сказала Ане, что это твой телефон. Что… твой папа… ― осекается, ― …она передать попросила…

― Ты вообще с головой дружишь? ― её объяснения ещё больше из себя выводят.

Какие уж тут ― взять себя в руки?

Когда рядом Гладкова, это дохлый номер.

И за какие грехи она мне дана?

7. Глава 7

Соня

Бестужев нависает надо мной, словно хищник, готовящийся к прыжку. А мне нужно бы осечь его, но вместо этого пялюсь на его перекатывающиеся мышцы на руках и груди.

Низко посаженные баскетбольные шорты и резинка от боксеров ― единственное, что вижу отчетливо. Остальное расплывается под гнедом моей богатой сексуальной фантазии. И всё это отвратительно, ― по крайней мере, должно быть, потому что я не могу восхищаться человеком, которого ненавижу, ― но восхищаюсь. Физически Антон был охренеть как хорош. Без прикрас. И запах тяжелого табака, от которого меня должно наизнанку выворачивать ― смешанный с запахом пота и ароматом парфюма, он убивал.

Я плавилась как свечка.

И это бесило.

Как удавить эти чертовы эстрогены?

Есть больше клетчатки?

― Гладкова, прием!

Хлопаю глазами и как только доходит, что это Бестужев ― БЕСТУЖЕВ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ ― всю эту извращенную агонию как рукой снимает.

Как я и говорила, Аня не слыла болтушкой. Но я ― и это моя ошибка ― совершенно не учла Лёву. А ещё говорят, что девушки не могут держать закрытым рот.

Да парни в тысячу раз хуже!

― Оставь меня в покое, ― пытаюсь оттолкнуть Антона, но он резко впечатывает ладонь в стену всего в каком―то сантиметре от моей головы.

― Не оставлю, пока не исправишь то, что натворила.

― Как? У меня машины времени нет!

― Как―нибудь, Гладкова. Ты эту кашу заварила, тебе и расхлебывать. Главное, чтобы меня по итогу во всем этом дерьме рядом с тобой не было, поняла?

― Тогда скажи своим дружкам, чтобы меньше языком трепали! ― сквозь зубы, чем сильно злю Бестужева. Это невооруженным глазом видно.

Желваки на его скулах вздулись, и мне даже показалось, что он рыкнул. Ну либо в самом деле показалось, в чем, если честно, я сомневаюсь.

― Бестужев? Гладкова? ― голос ввалившегося в аудиторию Дятлова как обухом по голове, и я инстинктивно вздрагиваю. ― Вы чего здесь забыли? Пары кончились давно.

― Простите, мы… ― не договариваю, потому что Антон резко вылетает в коридор, хлопнув напоследок дверью. ― Простите, ― шепчу и вылетаю следом, потому что не собираюсь разбираться с этим одна.

― Ты в своем уме?! ― кричу максимально тихо, чтобы не греть чужие уши. ― А если бы это был не Дятлов, а кто―то из ребят? Ты в курсе, какие слухи бы тогда поползли?

― Слухов боишься?

― Тех, что с тобой связаны ― да!

― Тогда не нужно было рот открывать… ― шипит.

По―моему, на придурке яичницу можно жарить.

И вроде прав даже ― я головой это понимаю ― но сдаться, уступить?

Это ведь будет уже не война, так?

― Не нужно было так реагировать! Посудачили бы пару дней и забыли! Кому вообще есть дело до наших отношений!

― Мне, ясно? ― разворачивается; в глазах горит такое неистовое бешенство, что невольно отступаю на шаг. ― Мне есть дело. Потому что я не хочу, чтобы хоть что―то связывало меня