— Стейша… — в ужасе шепчу я, не понимая, как она может опускаться всё ниже и ниже.

Меня ведь погубят из-за неё. А она этого и хочет?

— Ты это нарочно! — доходит до меня. — Ты всё…

— Не смей! — рявкает мачеха и заряжает мне такую пощёчину, что я падаю.

Её рука куда тяжелее и резче, чем у отца. И била она не просто со злостью, а будто с удовольствием.

Видят боги, я не ждала от неё любви и тепла, но это… За что она меня так ненавидит?

— Виновата ты! Не смей перекладывать с больной головы на здоровую! Не смей втягивать в это сестру! — рявкает мачеха. — Не важно, как лист попал к Геррам, ты это написала собственной рукой, почерк твой! Виновата ты!

— Нет. Это не я, это она!

— Ты опять! Твой отец так старался. Он всё поставил на кон ради этой помолвки, а ты так его опозорила! Ты всех нас опозорила! Не хочешь признавать свою вину по-хорошему, я выбью из тебя раскаяние силой! — снова ругается женщина.

Она замахивается, чтобы вновь меня ударить. Ждёт, что я испугаюсь, спрячу лицо.

А я… я устала бояться. Я устала терпеть!

— Бейте! — говорю я. — Я не сделала ничего плохого! Боги всё видят!

— Ах ты!

— Хватит! — рявкает отец.

Сам он уже держится в стороне от всего этого кошмара, лишь поглядывает искоса на миссис Румаш и меня.

— Не убивать же её за это.

Кажется, отец даже испытывает вину, но мачеха отлично знает, как избавить его от ненужных мыслей.

— Дорогой, позволь, я с ней разберусь. Ты и так перенервничал. — Мачеха моментально надевает маску заботливой жёнушки.

***

Дорогие читатели, пока я писала эту главу, меня так разрывало, что решила шепнуть вам по секрету, что Белла еще покажет всем негодяям, где драконы зимуют. Вот обязательно!

8. Глава 7. Беда, госпожа!

Отец кряхтит, кидает в мою сторону взгляд, но не задерживает его на мне даже на долю секунды.

— Нет! Папа! — выкрикиваю я.

Но он будто меня не слышит. Упорно не хочет встречаться взглядом ни со мной, ни с мачехой.

На что я надеюсь? В этом доме не будет мне ни помощи, ни защиты.

— Ты что, спустишь ей всё это с рук? Она нас опозорила, дорогой! Её как минимум нужно запереть в комнате, чтобы подумала над своим поведением! — выдаёт миссис Румаш.

Отец небрежно машет рукой и вздыхает.

— Поступай как знаешь.

Отмахнувшись от меня одной фразой, он берёт одну из газет, которые уже до дыр должен был дочитать, и садится в излюбленное тёмно-коричневое кресло у камина.

Нас для него больше нет.

— Стардинг! — рявкает мачеха так громко, что я вздрагиваю.

Высоченный дворецкий тут же отлипает от стены, делает два шага вперёд и кланяется.

— Жду ваших указаний, моя госпожа, — произносит он с глубочайшим почтением.

— Отведи эту никчёмную в её комнату и запри! — велит мачеха, и мне становится ещё страшнее, потому что “запри” означает “убери ее с глаз долой, чтобы не мешала, пока я думаю, что делать дальше”. И это очень-очень плохо! — Отныне не давайте ей ничего, кроме чашки риса и воды в день!

— Так это… вашество, — неожиданно подаёт голос наша круглощекая повариха, которая всё это время отчаянно изображала из себя часть интерьера.

Не выдержала, бедная.

— Что?! — рявкает мачеха так, что хрусталь на люстре звенит.

— По вашему приказу юная госпожа ничего, кроме риса, не ест уже полгода. Но одной чашки в день…

— Значит, теперь и этого есть не будет! Ничего! Ни маковой росинки! Уведи её с глаз моих долой! И никто, слышите, никто не смеет её навещать! — добавляет госпожа Румаш, стрельнув взглядом в повариху и горничную, что прячества за косяков двери.

Ловлю на себе их сочувствующие взгляды и тихо киваю, заверяя, что всё в порядке, всё обошлось, не стоит вмешиваться. А то и им ещё влетит.