— Что вам говорит ваше воображение, леди Лидделл? — Присцилла снова пошевелилась.

— Ничего, — призналась я, чувствуя себя неимоверно глупо. Пожалуй, предложи она мне произнести нараспев какое-нибудь заклинание на неизвестном языке, я бы чувствовала себя менее глупо и неловко.

— Плохо, — едко сказала Присцилла. — Маг с молчаливым воображением — плохой маг. У вас есть... скажем, четверть часа. Если хотите — медитируйте, глядя на огонь, говорите с ним, пойте ему колыбельную... Не вслух, конечно, а то я боюсь, что ваши вокальные данные могут оказаться не лучше ваших навыков рисования. А я подожду.

Я сжала и разжала пальцы.

— И не буду комментировать ваши действия, — добавила Присцилла мягче. — Воля ваша.

Растаявший воск подтопил тонкий контур свечи и стек вниз, застыв на кромке подсвечника, не дающей ему капнуть на стол. Огонь задрожал, но быстро выровнялся.

— А как мы поймем, что это я, а не, например, сквозняк?

— Поверьте, вы будете знать, — Присцилла постучала кончиками пальцев по столешнице. — Даже если сквозняк будет вызван вашей волей, вы отличите ее от случайности.

— А что бы сделали вы? — Я посмотрела в сторону силуэта леди дель Эйве. Огонь бликовал на пуговицах ее платья.

— Я? — она изумилась не то вопросу, не то тому, что я осмелилась его задать. — О, милая... Я бы вспомнила, что такое процесс горения, и попыталась повлиять на него изнутри или снаружи. Или договорилась бы с огнем, представив, что он — живое существо. Но хватит с вас подсказок. Действуйте, — она снова махнула рукой. — Я жду.

Я подошла к столу, придвинула себе стул и села, положив локти на стол, так, чтобы свеча оказалась почти у меня под носом.

С того момента, как я посмотрела в глаза чему-то огромному и древнему, и мир вокруг сначала распался на тонкие нити Силы, а потом снова стал самим собой, магия внутри меня застыла. Я не чувствовала ее — точнее, я не чувствовала в себе вообще никаких изменений, кроме странной, почти стерильной пустоты в голове после транса и пару дней спустя. Эта пустота сделала меня очень спокойной и послушной, даже равнодушной к тому, что происходило вокруг, и мне казалось, что я словно бы вышла из комы. Очень слабая, но отдохнувшая на много лет вперед.

А вот магии — как покалывания в пальцах или чувства тепла, растущего где-то в солнечном сплетении — этого не было. И я не торопилась ее искать. Вместо этого я училась держать в руках перо, подчинить которое было той еще задачкой, и, как бумага — чернила, впитывала все те знания, которые пыталась вложить в мою голову Присцилла — и не только она.

Каждый волшебник, вспоминала я, глядя, как плавится и оплывает воск, каждый, кто обладает талантом, должен уметь подчинять силу своей воле и своею же волей направлять ее в нужную сторону. Каждый волшебник делал это по-своему — просто потому что каждый волшебник был в итоге человеком со своими мыслями в голове. Магия не давала готовых схем — все эти кристаллы, щелчки пальцами, заклинания и арки порталов придумали люди, просто эти люди были достаточно умны, чтобы не только осознать некие принципы, но и облечь их в форму, понятную большинству. Большинство — вроде меня — беззастенчиво этим всем пользовалось, но при столкновении лоб в лоб с конкретной задачей, которую нужно было решить здесь и сейчас, не имея под рукой волшебной кнопки изменения реальности, оказывалось беспомощным.

Поэтому я молчала и слушала, как потрескивает сгорающий фитиль.

Присцилла тоже молчала, как и обещала, но с каждой минутой, с каждой каплей воска, стекающей вниз, это молчание становилось тяжелее и тяжелее.