— Убью! — рычит она, отлетая к стене после моего удара.

Воздух пропитывается паленой шерстью. Магический огонь не способен принести ей вред, лишь сильнее злит. Пилар буквально захлёбывается яростью, глаза ее бешено вращаются, точно у сумасшедшей.

— Ты слабее меня! — предупреждаю я.

— Это мы еще посмотрим!

Она прыгает вновь, не рассчитав траектории. Жаждет моей смерти, в этом нет сомнений. Ею движет ярость, не свойственная ни людям, ни оборотням. Пилар — сущий демон, жаждущий крови.

Тогда — слишком маленький, еще неопытный. Мне даже не приходится выставить блок, до того ее выпад жалок. Делаю шаг в сторону, и Пилар врезается в стену. Дикий раздраженный визг вырывается из ее горла. Она пытается собраться для нового удара.

Хватаю ее за шиворот и поднимаю над полом. Пилар извивается и норовит цапнуть. Зубы ее щелкают в опасной близости от моей головы.

— Ненавижу! — рычит она и брызжет слюной. — Убирайся из этого дома!

— И не подумаю! — возражаю я. — Теперь это мой дом. Не хочешь мира — получишь войну.

Мои ладони сжимают ее горло. Пилар — необычайно сильная истинная, крепкая, жесткая. Шея ее, точно ствол ивы, гибкая и твердая. Но я уже не в силах остановиться.

— Ты умрешь! — хрипит Пилар и одновременно пытается извернуться и расцарапать когтями.

— Или ты, — соглашаюсь я. — Если не одумаешься. Я всего лишь хотел подружиться. Но передумал. Ты не достойна ни любви, ни дружбы.

Так я нарушил одно из главных правил — вступил в схватку с самкой. С самкой своего клана. Но до сих пор не жалею об этом. То было не нападение, а защита. Себя, матери и не рождённого еще брата. Всех Лоринов.

Просперо имел другое мнение на этот счет.

Он вошел в комнату, привлеченный звуками и запахом крови. Пилар, эта хитрая сучка, вовремя почувствовала приближение отца. Перекинулась и обмякла в моих руках, будто не она секунду назад пыталась убить.

Представляю картину: Просперо входит в спальню дочери — и что видит?

Пасынок душит его милую, обаятельную дочку. Та прикрывает глаза и притворяется бездыханной.

— Милая!.. — хватается за сердце Просперо.

Ее приводят в чувство, жалеют, оберегают. Меня — наказывают так, что и сейчас от одного воспоминания спину печет так, точно с нее содрали кожу. Розги — излюбленное орудие пытки Просперо.

Наверное, поэтому теперь над его могилой растет плакучая ива. Посаженная, разумеется, мною лично. И это вовсе не символ разлуки, как полагают многие. Для меня — это напоминание о главном правиле: выживают сильнейшие.

Каждый раз, когда хочу успокоиться, вспоминаю, как шелестят ветви ив. В шуршании листьев и тихом постанывании тонких ветвей слышится колыхание вечности. Я давно не мальчишка, мне нет дела до постороннего мнения. Пусть осуждают, ненавидят, желают смерти — разве это имеет значение? Я жив, силен телом и духом. Никто не остановит меня на выбранном пути.

— Шесть месяцев до свадебного сезона, — произношу одними губами.

Ударяю кулаком по бронированному стеклу.

Глухой звук пугает Кэт. Ее испуганный вздох заставляет меня выплыть из пучины мучительных рассуждений. Оборачиваюсь, рассматриваю ее профиль: приподнятый подбородок, ясный взгляд. Даже дыхание выровняла. Ни видом, ни словом не показывает, что испугана.

Мне ее… Жаль?

Наверное, именно так называется это чувство. Надо же, я полагал, будто человеческая сторона моя мертва и воскрешению не подлежит.

Приход Аины избавляет от необходимости ощущать присутствие Кэт. Разговор с ней закончен, но я не могу сосредоточиться на делах. Чувствую ее испытующий взгляд, слышу дыхание. Дурею от запаха илидийской фиалки. Неужели эта девчонка не понимает, как воспринимают ее мужчины?