В Санкт-Петербурге публику с улицы пускали только в Румянцевский музей, а с его переездом в Москву в столице и вовсе не осталось ни одного общедоступного художественного собрания.

– Хотя и в Румянцевском музее хранились только рукописи и инкунабулы, – хмыкнул Сабуров, – нашим музеям не тягаться с Европой.

Максим Михайлович предполагал, что он никогда не отучится думать о России, как о своей Родине. Впрочем, как неоднократно напоминал себе Сабуров, сейчас ему полагалось заниматься делами нынешних дней, а не воспоминаниями об имперской столице, бывшей для него так же недосягаемой, как и фрейлейн Амалия.

– И тем более надо оставить мысли о леди Хелен, – он рассердился на себя.

– Нечего строить воздушные замки, потому что молодая девушка и вовсе не заинтересована в таком сухаре, как я.

Он внимательно прочел этикетку, сообщающую, что портрет миссис Маргарет Рэмзи, жены прославленного шотландского художника, преподнесла в дар галерее некая леди Мюррей. Сняв очки, Сабуров подошел совсем близко к картине.

Теперь он видел влажный блеск в темных зрачках Маргарет, белизну скромно обнаженной шеи, оттененную бледной лазурью платка и словно живые лепестки цветов в вазе, где нежная роза соседствовала с пышным пионом. Сабурову даже почудилось дуновение какой-то ароматической эссенции.

– Невозможно, – он покрутил головой. – Картине сто лет и за это время все давно бы выветрилось.

Запах стал сильнее, рядом зашуршала ткань и Сабуров, обернувшись, уронил пенсне. Перед ним стояла миссис Маргарет Рэмзи, в дневном платье лазоревого шелка, украшенном пышными бантами. Ее белокурые волосы прикрывала такая же синяя шляпка.

Не успел Сабуров нагнуться, как молодая женщина протянула ему очки. От нее веяло томными розами и у Максима Михайловича на мгновение закружилась голова.

– Извините, пожалуйста, – лукаво сказала незнакомка. – Иногда я позволяю себе эту невинную шалость.

Она встала рядом с картиной и Сабуров пробормотал:

– Поразительное сходство! Простите мою смелость, но вы и эта дама, – он кивнул на холст, – скорее всего, родственницы?

Молодая женщина говорила с сильным шотландским акцентом, который утром еще резал Сабурову слух, однако в ее устах он даже показался сыщику привлекательным.

– В Шотландии все родственники, сэр, – она подняла бровь, – но в этом случае мы действительно семья. На портрете изображена моя двоюродная прабабушка, Маргарет, дочь сэра Александра Линдси. Она брала у Аллана Рэмзи уроки рисования, закончившиеся у алтаря в церкви Кэнонгейт.

Она подмигнула Сабурову и тот весело ответил:

– Я уже имел честь любоваться этим прекрасным храмом. Кажется, он и сейчас популярен для браков?

На красивой руке незнакомки блестело отделанное бриллиантами обручальное кольцо.

– Чрезвычайно, – подтвердила дама, – однако я сама венчалась в соборе святого Эгидия, как принято в моей семье. Я урожденная Мюррей, – незнакомка указала на этикетку. —Картину подарила галерее моя тетушка.

Сабуров вернул очки на их законное место и дама протянула ему руку.

– Я слышу, что вы приехали с той стороны Твида, – заметила она. – Имейте в виду, что шотландцы прямые люди и обходятся без светских условностей. Леди Фиона Маккарти.

Ее ладонь оказалась хрупкой, но Сабуров почувствовал, что под изяществом отягощенных кольцами пальцев скрывается и сила. Музейный служитель, дремлющий на обитом репсом стуле, всхрапнул и Сабуров мимолетно улыбнулся.

–Меня зовут мистер Гренвилл и я очень рад знакомству, леди Фиона.

Остро заточенная шеффилдская сталь опасной бритвы заскрипела по щеке и Тоби обеспокоенно заворчал. Стоя перед мутным зеркалом в тесной ванной комнате номера, Сабуров рассмеялся.