Кинув цветочнице монеты, Сабуров схватил букетик чайных роз. У театральных дверей жужжала разряженная толпа. Заметив знакомую изумрудную шляпку, Максим Михайлович со всех ног понесся к мраморным ступеням.

Как не поверить,

Раз мы подымем громогласный плач

По мертвом?

Высокая девушка в средневековом одеянии выкинула руку вперед и театральный зал взорвался аплодисментами. Макбет в черном камзоле вышел на авансцену.

Я решился – и напряг

Всю мощь мою на страшное деянье.

Идем спокойно, ибо мир – простец.

И ложью лиц прикроем ложь сердец.1

Дверь в декорации величественного замка захлопнулась, но бархатный занавес не спешил опускаться. Молодые люди в партере вскакивали, изо всех сил хлопая, а завсегдатаи стучали тростями по полу театра.

– Янг! Янг! Янг! – неслось со всех сторон. – Мисс Янг!

Афиши на Хеймаркете пересекали броские черные буквы. «Макбет. Ирвинг. Янг». Сабуров уже видел звезду Вест—Энда мистера Генри Ирвинга в постановке «Гамлета», однако мисс Янг, только что блиставшая в роли леди Макбет, была ему неизвестна.

Покосившись на соседей по ложе амфитеатра, Сабуров шепнул леди Хелен:

– Удивительно талантливая актриса, – он кивнул на сцену, – однако я раньше о ней не слышал, пусть я и не заядлый театрал.

Девушка так же тихо отозвалась:

– Мисс Янг из Дублина и это первый ее сезон в Лондоне. С точки зрения прибыльности опасно ставить эту пьесу в начале сезона, однако но директор театра рискнул и не прогадал.

Леди Хелен прищурилась:

– Смотрите, они выходят на поклоны.

Вспомнив о театральном суеверии, Сабуров коротко усмехнулся:

– Вы словно актриса и предпочитаете не упоминать о Мак…

Леди Хелен приложила к губам затянутый в шелковую перчатку палец. Рыжий локон, щекочущий нежное ухо, заколыхался. Девушка носила пышное платье цвета лесного мха. На бронзовой ленте, обвитой вокруг белой шеи, блистала изумрудная подвеска. Концы ленты спускались к роскошным кружевам, украшающим расплескавшийся по полу подол платья.

Резкий утренний ветер сменился мягким вечером, но леди Хелен все равно приехала в театр в коротком бархатном жакете, отделанном рыжей лисой.

– Мне еще предстоит проводить ее домой, – понял Сабуров, – оставь. Ей всего двадцать три года и она не заинтересована в почти сорокалетнем холостяке.

Максим Михайлович, правда, напомнил себе, что до сорока ему осталось чуть меньше пяти лет.

– Во всем надо быть точным, – он скрыл вздох, – но дела это нисколько не меняет.

Леди Хелен серьезно ответила:

– В научных лабораториях тоже требуется соблюдать правила, мистер Гренвилл. Люди театра суеверны и давайте уважать их традиции.

На сцену летели цветы и мисс Янг уже набрала целую охапку роз. На коленях леди Хелен, кроме букета Сабурова, лежала и хорошенькая гирлянда пармских фиалок.

Перехватив его взгляд, девушка подняла бровь.

– Цветы для мисс Янг, однако я предпочитаю подарить их сама. Кларисса ждет нас во втором антракте в гримерке.

– Кларисса? – переспросил Сабуров.

Леди Хелен, оставив букеты на стуле, поднялась. Максим Михайлович сразу же встал.

– Мисс Янг, – объяснила девушка. – Ее настоящее имя – Кларисса, но все зовут ее Клэр. Пойдемте, мистер Гренвилл. Вы, наверняка, хотите покурить.

Обернувшись к опустевшей сцене, Сабуров заметил забытую розу. Алые лепестки блеснули в свете газовых фонарей и ему показалось, что подмостки обагрены кровью.

– Что за чушь, – обругал он себя, ведя леди Хелен к выходу на Хеймаркет.

Над заваленным флакончиками и ворохом тряпок трюмо витал стойкий запах какой—то пряной эссенции. В каморке, увешанной старыми афишами, плавали клубы сизого дыма. Женщины не курили на публике, но и леди Хелен, устроившаяся на древнем табурете, и мисс Янг, раскинувшаяся на бархатном диване, испещренном подозрительными пятнами, кажется, считали Сабурова чем-то вроде мебели.