День ХХ, июнь 1939 года, окрестности озера Светлояр, СССР.

Николай Фомич осмотрел упокоившийся труп зэка, по виду которого можно было предположить, что мертвец, прежде чем восстать, некоторое время пролежал в земле. Но кто его оттуда откопал? И как он, будучи мертвым, смог передвигаться? Не иначе дьявол в него вселился!

Запоздалый шок стал трясти мужика от пережитого стресса. Фомич исступленно начал креститься, отползая назад и про себя бормоча: «Сгинь Нечистый! Сгинь! Убирайся обратно в преисподнюю! Свят! Свят! Свят!». Ему даже померещилось, что с неба спустились и встали напротив серебристые ангелы с крыльями, укоризненно покачали головами и исчезли.

Все происходящее было настолько необычным, выходящим за рамки обыденного, что не укладывалось в голове простого деревенского конюха. Кого так можно сильно прогневить, что на него был наслан живой мертвец? Неужели за отказ от Бога? Но ведь, несмотря на внешнее непринятие религии, в душе-то он продолжал верить во Всевышнего.

А разве последовавший гром небесный, покаравший порождение тьмы и низвергнувший демона обратно в ад, не есть помощь сверху? Господь наглядно дал понять, что в его силах как карать, так и миловать.

– Прости Господи, душу раба твоего грешного! Вот тебе крест, верую в тебя, и верить буду! Эх, подсобил бы ты еще нам с дитем, чтобы было на земле на кого все оставить, – Николай воровато оглянулся по сторонам, убедился, что никто не смотрит и продолжил лихорадочно быстро креститься.

Вонь от частично разложившегося трупа напомнила о желании поскорее убраться с оскверненного места. Мужик попытался приподняться с земли и скривился от боли. Нога давала о себе знать даже при одной мысли ей пошевелить, придется ползти за лошадью.

Хорошо зная характер своего «транспортного средства», Фомич надеялся, что лошадка далеко от него не убежит, не оставит своего хозяина. Он долго полз и кричал, пытаясь ее приманить обратно. Эхо вторило ему, искажая звуки, подвывая и издеваясь.

Вскоре после многочисленных бесплодных попыток воззвать к совести трусливой кобылицы, конюх услышал ответное ржание и пофыркивание Маруськи, которая, несмотря ни на что, стояла далеко впереди и не собиралась идти навстречу:

– Ведь давно меня слышит, зараза! Ну, погоди, я вот до тебя доберусь, живо начебучу основы послушания.

Вонь трупного смрада, казалось, забила весь нос, не пропуская свежего воздуха. Фомич несколько раз сплевывал, просмаркивался, но тлен, видимо, укоренился не только в носу, но и в его мозгу, отпечатавшись в подкорку и стойко вызывая омерзительную картину в памяти. Поэтому Николай был несказанно рад, когда отчетливо почувствовал в воздухе запах гари, хоть что-то перебивающее вонь: «Что там могло гореть, среди болот? Неужели эти крикливые дети рабочих опять свой большой костер разожгли в пионерском лагере? Всё у них там «взвейтесь кострами» по темным ночам, так недалеко и до пожару».

Этот локальный источник беспокойства местного масштаба находился как раз где-то в той стороне, откуда доносился голос лошади.

«А, может, Маруську поймали вожатые как бесхозную, поэтому она не возвращается? – последняя мысль прибавила беспокойства и сил, мужик заметно ускорил движение. – Попробуй потом докажи, что лошадь моя! Ведь не отдадут, окаянные. С них станется. Ну, это я им так просто не спущу, как колхозных лошадей реквизировать! Скажу-то куму, председателю колхоза, он их живо приструнит».

Открывшаяся же картина лагеря после взрыва, усеянного по всему полю догорающими обломками и мусором, заставила Николая Фомича снова накладывать на себя крестное знамение. Среди тлеющих головешек лежали мертвые обожженные детские тела! Ничего страшнее он, оказывается, еще не видел.