– Родная! Ты это! А ну, давай, пошла.
Кобыла идти дальше наотрез отказалась, не обращая внимания на понукание хозяина и легкие подстегивания вожжами. Она в ответ только била копытом и возмущенно фыркала.
Силуэт распрямился и медленно, переваливаясь из стороны в сторону, двинулся навстречу. Когда до телеги осталось не более тридцати метров, Николай Фомич рассмотрел приближающегося. Им оказался грязный оборванный зек. Возница понял это по черной фуфайке и штанам, которые видел на заключенных, когда их конвоировали через деревню. Хотя обратно их никто не выводил. Возможно, арестантов провели при эвакуации зоны по другой дороге?
– Мил человек! Ступай себе с богом, я греха на душу, брать не хочу,и ты иди своей дорогой. Да, стой ты, окаянный! – зек, продолжал медленно приближаться.– Стой, а то счас пальну! Ей богу пальну! – Фомич передернул затвор обреза.
Слова на оборванца не произвели никакого эффекта. Зато лошадь стала самостоятельно пятиться назад, не дожидаясь команды седока. Николай прицелился, скорее, чтобы напугать, он совсем не собирался стрелять в кого бы то ни было.
Внешний вид хромающего человека был далек от человеческого. Одежда вся покрыта грязью, разодрана на лохмотья. Как будто стая бешеных собак, пробегая мимо, на пять минут остановилась, чтобы привести в порядок его костюм. С каждым пройденным метром вырисовывались новые подробности. Кожа незнакомца была бледно-серая, вся в струпьях. А лицо….Наконец, удалось увидеть лицо! Оно было покрыто коростами вперемешку с землей, носа не было, ноздри выделялись прямо посреди черепа. Губы отсутствовали, обнажая черную щербатую челюсть. Левого уха нет, а другое висело на полоске кожи. Глаза выпученные, замутненные, смотрели сквозь мужика.
От этого взгляда сделалось ужасно жутко. Крестьянин от страха самопроизвольно нажал на курок, и обрез выплюнул девять грамм свинца точно в грудь монстру. Пуля прошла на вылет, добавляя беспорядка во внешний вид «щеголя из преисподней». Он слегка покачнулся и снова уверенно побрел, прихрамывая к телеге.
От звука выстрела Маруся сделала «полицейский разворот». Так можно было назвать совершенный ею маневр, если бы в то время, этот термин был в ходу у советских граждан,и понесла обратно во весь опор.
Николай, лихорадочно передергивая затвор, не удержался и вылетел из телеги. При падении он подвернул ногу, и сильная боль пронзила все тело. Мужик попытался быстро подняться, опираясь на ружье, но не смог. Боль забрала силы, тогда Фомич закричал:
– Тпру, Маруся! Стой, кому говорят! Тпру! – но лошадь побежала так, как не бегала в своей молодости.
Тогда крестьянин развернулся и, прицелившись в голову подобравшегося совсем близко упыря, повторно выстрелил. Ствол неожиданно разорвало, раздув его как дудку и превратив щепки цевье. Видимо, когда пытался встать, воткнул ружье в землю, и забил грязью канал. Пуля ушла ниже, снова угодив в грудь мертвеца, от которой он практически не уменьшил своей черепашьей прыти.
Вокруг стало заметно темнеть, как будто луна закрылась тучами. Но та продолжала ярко гореть посреди неба, не сбавляя мощности, потускнел какой-то другой источник освещения. Мертвец, не дойдя метра до изготовившегося к последнему бою перепуганного человека, остановился и упал, более не подавая признаков жизни. Не успел Николай Фомич обрадоваться неожиданному счастью, как прогремел мощный взрыв со стороны пионерского лагеря, взрывная волна подняла с земли мусор и пыль, проносясь над распластанными телами как суховей.