— Расскажешь мне о Хансоне?

Он не посмеет.

Нервно сглатываю и прикрываю глаза. А затем слышу звук чиркнувшей зажигалки и, открыв глаза, вижу до боли знакомую картину.

Эзио наклонил голову так, что его дерзкие пряди закрывают часть лица, пока он обнимает пламя зажигалки, чтобы прикурить. И будь я проклята за то, что неотрывно наблюдаю, как его идеальные губы сжимают сигарету. Он затягивается и неспешно выпускает клубящийся дым изо рта. И я бы поверила его безразличию, если бы не эти проклятые глаза, в которых кроется моя маленькая смерть. Но, несмотря на это, я признаюсь себе, что он выглядит чертовски горячо, и ненавижу себя за то, что смотрю на него с искренней тоской в груди.

— Предпочитаешь, чтобы я спросил у него лично?

Монотонный ответ прилетает мне двойным рикошетом, в момент вызывая на арену мою злость.

— Ты не тронешь его! — прошипев в отчаянии, я шагаю к нему, но тут же замираю, испугавшись опасной ухмылки, подобной осколку бездушного льда.

Эзио цокает языком, не выпуская фильтр, а потом я вижу, как дергается его кадык.

— Значит, он тебе дорог? — с искаженным сожалением спрашивает он и выпускает струю дыма, избавляясь от сигареты, бросив ее себе под ботинки. После чего снова убирает руки в карманы пальто и делает шаг навстречу, вынуждая меня снова отступить к стене. — Какой по счету он в твоем списке?

Господи, он принимает меня за шлюху.

За жалкие секунды я теряю крупицы самообладания, буквально закипая от гнева и несправедливости. Его обвинение, подобно серной кислоте, ползет по моим венам, вынуждая дыхание участиться, а пульс застрять где-то в горле. Самый крах в том, что если этот мужчина в чем-то убежден, то быстрее ад замерзнет, чем он признает свою неправоту. И у меня нет ни единого шанса переубедить его в обратном. Но мне это и не нужно. Я хочу, чтобы он считал меня падшей.

Потеряв от безрассудства голову, я снова приближаюсь к Эзио, чтобы выплюнуть каждое слово ему в лицо:

— Ты можешь перерезать половину Европы и оторвать яйца тем, с кем я трахалась. Но Хансона не тронь, он мой друг! С ним у меня ничего не было!

Его челюсти напрягаются так, что даже в плохом освещении я прослеживаю острую линию скул. Но неожиданно Эзио переключает свое внимание на что-то другое, и я испуганно прослеживаю траекторию его горящего взгляда. Он протягивает руку, чтобы подцепить медную прядь, и я трусливости отшатываюсь назад.

— Твои волосы… Что ты с ними сделала? — тихо спрашивает он, позволяя услышать немного уязвимости, которую он тут же прячет за гримасой.

— Это мои волосы, — отвечаю со всей своей решимостью. — И я буду делать с ними все, что посчитаю нужным!

Эзио нервно двигает челюстью, а после растягивает губы в болезненной и, чтоб его, прекрасной улыбке.

— Вот как.

Еще один медленный шаг прилетает по моим натянутым нервам, и, не выдержав, я пускаюсь в бегство. Вот только одним рывком оказываюсь настигнута, лишена верхней одежды и грубо отшвырнута на диван.

Тяжело дыша, приподнимаюсь на локтях, отчаянно вжимаясь в мягкую обивку мебели, будто желаю слиться с ней. Особенно когда высокая фигура мужа нависает надо мной, и я отчетливо вижу в свете фонарей каждый дергающийся мускул на его лице.

— Все? Убедился? Я больше не похожа на нее, — голос дрожит, но я с вызовом вздергиваю подбородок: — Исчезни из моей жизни!

Резким маневром он скидывает с себя пальто и небрежно швыряет его на кресло, на ходу закатывая рукава белоснежной рубашки, которая сегодня выглядит на нем иначе.

— Сколько парней у тебя было? — будто не слыша меня, спрашивает он ровным голосом, отчего я теряю звук поражения и закусываю губу, чтобы не выпустить подкрадывающуюся ко мне слабость.