Извинилась потом.

— Роль, да?

— Да, — выдохнула я.

— Женя сказала мне что вы с ней почти не общаетесь. Она… Слав, сука она. Я с ней общалась только потому что ты её любишь, и вроде как мы с Женей друзья, но я её терпеть не могу и этого не скрываю. Что у вас случилось? Она тебя подсидела?

Я покачала головой.

— Расскажешь, как будешь готова. Мы с ней созванивались, Женя хвасталась, что роль ей дорогу из кордебалета открыла, карьеру строит. Корону надела на голову, её слушать было мерзко.

— Мне тоже хвасталась, — призналась я.

Когда я извинилась за свой срыв, мы с Женей общались. Созванивались, и она все время твердила про гастроли, куда её взяли с труппой, про роли. Мне даже казалось, что она меня уколоть хочет тем, что у нее все получилось, а у меня нет.

— Она полтора месяца назад сюда прилетала. Мы виделись, — зачем-то сказала я Вере.

И замолчала.

Странная это была встреча. В ресторане, где Женя встретила меня, разряженная в пух и прах, с самодовольной ухмылкой на лице. Она пришла тогда первой, и поднялась при моем появлении, демонстрируя платье. Я даже поняла её, ведь мне бы тоже захотелось похвастать успехом, будь я на ее месте.

И Женя хвастала. А потом начала сникать. Никогда она не отводила взгляд, даже когда жены её любовников перед ней в слезах вставали, она им в лицо улыбалась, и посылала. А тогда, в ресторане, Женя вдруг начала сдуваться. И если и смотрела на меня, то… с жалостью. Что-то такое было в ее лице, в глазах — жалость, вина, сочувствие. Сама не понимаю, что именно.

И если до этой встречи она охотно сама звонила мне, и рассказывала про свою жизнь, то после перестала. Я сама звонила, разговоры были короткими, не про роли, не про театр, а про ерунду какую-то. Вспоминали, как учились, про шалости детские, и не более. Все разговоры про спектакли Женя пресекала. Я бы подумала, что у нее проблемы с карьерой, но нет, слежу ведь все равно за ней, карьера идет в гору.

Просто Женя меня избегает.

— Слав, ну что с тобой происходит? Расскажи. Вижу, что тебе плохо. Я могу хоть чем-то помочь? — Вера приобняла меня за плечи.

— Да ерунда. Обычные страхи беременных.

— Я так не думаю. Но… ладно. Как захочешь рассказать, я готова выслушать. И помочь. Без шуток, если в моих силах тебе чем-то помочь, то я это сделаю.

— Я знаю. Спасибо. А дай-ка мне свою вату, тоже захотелось, — улыбнулась я подруге, и потянулась за сладостью.

Так мы и сидели. Вера купила еще вату, руки у обеих липкие, и это все совсем не гигиенично, пыль-то на них липнет, а я пальцы облизываю. Но вкусно. Ем эту чертову вату, и будто бы даже проблем никаких нет, как в детство окунаюсь, где из печалей только то что мама запрещает мне килограмм конфет за раз съедать.

А затем я увидела Игната.

— Вер, подождешь меня, ладно? — я встала, и пошла навстречу Игнату.

Он улыбнулся. Так радостно, будто у нас все по-прежнему. Лицо разбитое, скоро еще хуже выглядеть будет — папа силу не сдерживал. Но на губах Игната улыбка. А взгляд… не хочу смотреть. Больно.

— Я позвала тебя не затем чтобы сказать, что все забыла и мы можем снова быть вместе.

— Я это понимаю. Не тупой. Может, в кафе?

— Меня подруга ждет, — я обернулась, и указала на Веру.

Игнат внимательно посмотрел на нее, я сцепила зубы. Мне должно быть плевать на то, что Игнат рассматривает других, но… не плевать. До сих пор. Какая-то проклятая любовь.

— Ну хоть одна приличная подруга у тебя есть.

— Женя тоже…

— Не начинай, — жестко перебил он. — Я бы тебе много интересного про твою подругу рассказал, но вижу — ты все еще её любишь. И меня ты тоже любишь. Не везет тебе, малышка, любишь ты всякое дерьмо.