Врач осмотрел меня, сообщил, что с ребенком и мной все хорошо, но нужно провести день в постели. Родители вели себя так, как я и боялась — были рядом со скорбными лицами, вроде и улыбаться мне пытались, но некоторые улыбки хуже самых горьких слез. Да и мама с папой притворяться не умеют абсолютно. А Юра и не пытался играть, в себе замкнулся, и мрачнел с каждой минутой.

Только бы глупостей не натворил. Только бы не пошел в отель убивать Игната. Юрка может, он всегда защищал меня, и когда надо, и когда не надо. Даже сейчас с чувством вины смотрит на меня, словно это он не уследил. Как и папа — на его лице я тоже вину вижу.

— Хватит, вы ни в чем не виноваты, ясно? И со мной все в порядке. Я просто не ожидала Игната увидеть, потому так отреагировала. Всё не так, как он вам описал. Он… он, я уверена, сгустил краски. Мам, пап, Юр, слышите? Я просто перенервничала, но всё хорошо. Правда. Успокойтесь уже.

— Да, дочка, все хорошо. Спи, — голос папы дрогнул, он поцеловал меня в лоб, и вышел из моей спальни, забрав Юру с собой.

Осталась только мама.

Зря я Юре рассказала про Игната. Ведь молчала столько времени, так какого черта язык теперь развязался? Никого уже не убедить в том, что Игнат преувеличил свои грехи, брат мне этого не позволит.

Может, просто попытаться быть честной? Поймут ли меня?

— Мам…

— Что?

— Только пообещай не плакать, ладно? Я хочу кое-что тебе рассказать. Посоветоваться. Я не знаю, что делать, — начала я, кусая губы. И снова ложь — я знаю что делать, но я не знаю как именно это сделать, а это две большие разницы. — Игнат… он, правда, совершил то, что совершил.

— Я знаю. О таком не лгут. Он признался.

— Да. И… и я понимаю, что это ужасно, я не собираюсь быть с ним, такое не прощают. Но еще я понимаю, что сама ошибалась, и довела до такого. Он мне еще до начала наших с ним отношений сказал, какой он — тяжелое детство, привычка всех контролировать, ревность, там всё за гранью. А я это восприняла не всерьез. Пожалела его, подумала, что раз Игнат пообещал, то со мной он нормальным будет. А нужно-то было не закрывать глаза, а вместе с этим всем бороться, — я горько улыбнулась. — Не съезжаться с ним, а встречаться, делать маленькие шаги, вместе ходить к психологу. А мы просто прыгнули вместе со скалы, и неудивительно что разбились.

— Ты уже ищешь ему оправдания.

— Потому что они есть. Я это не сегодня осознала, мам, а гораздо раньше. Я просто закрывала глаза, мне так было удобно. А Игнат боролся, сам себя ломал, и… и не стоит удивляться, что он не выдержал. Сам себя не вылечишь, и на цепи не удержишь. Я это не к тому веду, что прощаю его, а к тому, чтобы ты понимала — он не монстр. Мне он сделал очень больно… очень-очень больно! Но я не стану заявлять на него в полицию. И не хочу, чтобы папа или Юра его били, или убивали.

— Девочка моя, — мама ласково провела по моим волосам.

Ну вот как мне продолжить-то? Как сказать то, что я хочу?! Может, постепенно как-то?

— И детей он любит. Ни чужого, ни своего ребенка он никогда не обидит, наоборот даже.

— Ты хочешь позволить ему видеться с малышкой, когда она родится? Ты насчет этого хотела посоветоваться? Дочка, решать тебе, конечно, но не торопись. Он вполне может выкрасть малышку, чтобы вернуть тебя. Мать на что угодно пойдет, чтобы быть рядом со своим ребенком.

Боже, какие же болезненные слова. Мама не понимает, как сильно они бьют по мне.

Промолчать? Сказать потом? Не растягивать мамину боль, и сказать сейчас?

Или встретиться с Игнатом для начала?

Есть шанс, что когда дочь появится на свет, я отделю её от воспоминаний, и полюблю. Моя подруга страдала послеродовой депрессией, и два месяца к сыну не могла приблизиться даже, зато потом, как отошла, с рук спускать не хотела. Со мной тоже может такое случиться. Рожу, взгляну на личико дочери, и полюблю больше всего на свете.