Он сел, прикоснулся к моему колену, и я дернулась.

— Не трогай мою дочь, выродок!

— Антон, прошу тебя! — простонала мама.

— Прекратите. Пожалуйста, просто хватит, — взмолилась я. — Ты рассказал? Игнат?

— Я должен был. Прости, маленькая. За всё прости, — Игнат поднялся, стянул майку и начал вытирать кровь.

Ко мне не прикоснулся, да вот только его взгляд — тоже прикосновение, он его от меня не отрывает. Всё это — какой-то дурной сон. Может, это и правда сон? Может, я упала на сцене, и не травму ноги получила, а травму головы, и лежу теперь в коме, ловлю эти сны, Игната придумала, и Питер, и беременность?

Нет, все слишком реально. Это не сон.

Жаль.

— Вон пошел из моего дома. Убью! Убью, слышишь, если не уберешься отсюда?! — прорычал папа.

Мама помогла мне подняться.

— Я вам все как есть рассказал. Заслужил всё, намного больше чем пару ударов заслужил.

— Раз заслужил, так что ты здесь еще делаешь? Мало боли ей причинил? — папа выкинул руку в мою сторону.

Никогда я не видела отца таким эмоциональным. На его лице ярость и боль, на маму я вообще смотреть боюсь, так горько она плачет — тихо, не навзрыд, а так… так она бы плакала, похоронив кого-то. Я всем своим существом чувствую, насколько маме плохо, и меня это разрывает.

Я ведь этого не хотела. Они должны были быть счастливы! Моей боли меньше не стало, когда больно стало маме и папе, так зачем это всё? Зачем Игнат рассказал? Кому он вообще должен?

— Я могу позволить себя избить. Посадить. Можете написать заяву, я и скрываться не стану, и адвоката нанимать тоже. Можете даже убить меня, вот только Славе легче не станет.

— Зато мне станет, — выплюнул папа.

— Сомневаюсь.

— За каким хером явился сюда? Стыда совсем нет — смотреть моей дочери в глаза после всего?!

— Я всё признаю. И хочу её вернуть. Знаю, как это звучит, прекрасно знаю, — Игнат убрал майку от лица, кровь из носа по-прежнему льется, но уже не потоками, а ручейком. — Но иначе я не могу. Простит, не простит, я должен попробовать, должен всё сделать, чтобы она со мной была.

— Она…

— Она не будет со мной, — перебил Игнат. — Вы это хотите сказать? Возможно. Девяносто девять и девять, что не будет, я не идиот, и понимаю это. Но я не могу не пытаться вернуть Славу. Вы вряд ли сможете возненавидеть меня сильнее, чем я сам себя ненавижу. В тот день я с ума сошел, буквально. Ни хера не понимал, что творю, а как понял, в ужас пришел. Можете двинуть мне еще раз, можете хоть десять раз ударить, сотню, от Славы я все равно не откажусь. Но вы должны были узнать, что я сделал.

— Зачем? — прошептала я.

Игнат перевез взгляд с папы на меня. Мне нужно знать, я не понимаю, зачем еще одна жестокость — правда моим родителям. Зачем еще и их убивать изнутри?!

— Чтобы тебе помогли. Мне нужно, чтобы тебя спасли, Слава, а для этого нужно было рассказать правду. Сейчас я уйду, — мягко произнес Игнат. — Я остановился в «Хайятт», и если ты решишь, что я должен отсидеть — бегать не стану, и вину признаю. Отсижу. А потом вернусь. Я в любом случае тебя не отпущу, прости и за это. А сейчас мне лучше уйти, а тебе — отдохнуть. И врача вызовите.

— Я сам разберусь, что делать с моей дочерью. Пошел вон!

Игнат вышел из кухни, и через пару секунд мы услышали, как закрылась за ним дверь. Ушел.

— Антон, позвони в нашему доктору, пусть приедет.

— Мам, я в порядке.

— Ты не в порядке, — прошептала мама. — Ты давно не в порядке. Слава, мы рядом, мы не допустим, чтобы тебя обидели. Переедем, если нужно. И…

— Сначала врач, затем полиция, — грохнул папа.

Он резко шагнул ко мне, лицо искажено яростью. Думала, обвинять станет, спрашивать, почему не рассказала, кричать, вымещая боль… а он просто обнял. Поднял на руки, и понес в спальню.