Но я не виновата. Вот только и сама я себя жалеть не намерена, и другим не хочу позволять это делать. Иначе превращусь в размазню.

— Ты должна рассказать отцу. Слава. Ты должна, понимаешь? И мама… она не такая уж слабая у нас. Ты вообще не должна была все это держать в себе, — рявкнул Юра.

— Я рассказала тебе, и хватит. Ты ведь останешься дома?

У Юрки давно своя квартира, работа, своя жизнь. Я люблю младшую сестренку не меньше брата, но с ней не поговорить по-взрослому. Только с братом. С Верой еще можно, с Женей, но у Жени карьера сейчас на первом месте. А Вера слишком чувствительная. Остается только брат.

— Я останусь на ночь.

— И не расскажешь родителям ничего, — с нажимом произнесла я, и ослабила хватку.

Как раз в этот момент на кухне что-то грохнуло. Сильно. Так, что даже мы с Юрой услышали, хотя до кухни три комнаты, и стены у нас толстые. Брат открыл дверь, и помчался туда по коридору. А я, придерживая живот, побежала за ним. Надеюсь, не упаду. Пусть я и хочу отдать дочь Игнату, но я не собираюсь ей вредить.

Юра, конечно, добежал гораздо быстрее меня, и я неловко вошла в открытую дверь вслед за братом. Глаза урывками выцепили картины произошедшего: разлитый кофе под столом; чашка, разбитая точно пополам, так ровно словно её перфекционист распилил; блюдце с профитролями валяется у собачьей миски…

И кровь.

Кровь на полу.

Кровь на папиной майке. На его руках.

Кровь на лице Игната, она льется из его брови, из носа. И папа стоит напротив Игната, а тот и не думает защищаться.

А мама напугана. Я вижу, как открывается её рот, как она говорит что-то, вот только ни звука не слышу. Словно оглохла.

Еще я вижу то, как папа, будто в замедленной съемке размахивается, и снова бьет Игната. И еще, и еще. А тот стоит, и принимает все удары. Сильные. Вот глаз Игната заливает кровью, вот Юра пытается оттащить папу, а мама… мама ничего не предпринимает. Просто плачет, и смотрит на меня.

Мамочка…

Игнат рассказал.

Он всё им рассказал. Зачем? Я ведь просила! Это единственное, о чем я его вообще попросила — не говорить про случившееся. И тогда я бы смогла уговорить родителей не мешать мне отдать Игнату дочь. Да, он сделал мне больно, но своему ребенку он никогда бы вред не причинил, я знакома с его братом, я видела результат его воспитания. Я видела, как Игнат любит брата.

А теперь… а что теперь-то? Как мне сказать маме и папе, что я хочу отдать дочь тому, кто меня изнасиловал?

Они просто не позволят.

Еще один замах по голове, еще один удар, и Игнат упал. И я подбежала к папе… и к нему, к Игнату, выплевывающему кровь. Сама не понимаю, почему, склонилась над ним, испытывая ту же боль, что и он.

22. 21

Наши дни

— Слав, иди… все нормально, котёнок, я заслужил…

Игнат оперся на руку, кровь не течет, а хлещет из его носа. Он сломан, всё лицо в крови. Я проклинаю себя за это, но не могу не реагировать. Ненавижу Игната! Я действительно его ненавижу, это не из разряда «так люблю, что ненавижу», я правда его ненавижу. Но на его боль я по-прежнему реагирую как на свою собственную. И ничего с этим поделать не могу. Все еще не переболела. Оказывается, так тоже бывает.

— Славушка, пойдем, милая… да как же так, — всхлипнула мама, приобнимая меня.

Пытается поднять, оттащить от Игната. Юра удерживает папу, и папа позволяет это только потому что я совсем рядом, иначе Юра бы не справился, папа еще ого-го какой сильный. А я не могу подняться — живот мешает, и накатившая дурнота.

И запах крови. Металлический, дурной запах.

— Слав, все хорошо, ДА ВЫВЕДИТЕ ЕЁ УЖЕ ОТСЮДА! — повысил Игнат голос.