Попробовал кто-то затянуть дрожащим голосом песню, чтоб ободрить самого себя перед битвой, но непривычно хмурый и серьезный Пелей так зыркнул своими глазищами, что певец вмиг осекся. И вновь наступила тишина, нарушаемая лишь нескончаемой мерной барабанной дробью.

Глядь, а перед каждой полусотней старшие забегали. Глядь, и Пелей перед своими тут как тут. Слово свое обсказал, как дальше им быть, что делать, да как чужая рать примется себя вести. Даже барабаны, пока их полусотник говорил, и то, казалось, стали гораздо тише стучать. Договорил Пелей и, обнажив свой меч, сызнова в строй нырнул, встав вместе с прочими в самом первом ряду.

А чужая рать и впрямь повела себя точь-в-точь как предсказывал Пелей. Даже чудно – вроде не похож на волхва их полусотник, однако ж выходит, что слово у него вправду вещее – все так и приключилось. В точности.

Тут и барабаны свой голос усилили, а им в такт мечи зазвучали. Ох и славно они звенят, когда металл о металл бьется. Это сотники и полусотники свою мерную музыку завели – у них щиты с умбонами[59], по которым они мечом и стучат. Умбон же из металла, потому и грохот такой.

Всего пять ударов нанесли сотники по умбонам. Шестой получился куда громче – присоединились десятники, у которых тоже щиты с умбонами. Еще пять ударов. Все. Теперь подключились и остальные, которые до того только считали. Звук, конечно, более глухой, потому как умбонов у них нет, а железные полосы, что наложены крест-накрест на каждый щит, да и металлическая оковка вдоль края не столь отзывчивы, зато в целом получалось куда громче – чай, весь строй наяривает. И снова надо отсчитать пять ударов, а на шестой сделать шаг вперед, причем непременно левой ногой.

Все, двинулись. Теперь так и надлежит наступать на врага – удар и шаг, удар и шаг.

Любим в первом ряду идет. Копья у него нет – только щит да обнаженный меч наготове. Зато на плечах у него сразу пяток положен – три на левом и два на правом. Однако тяжести он не испытывал. Во время учебы – там да, трудновато, поскольку товарищи позади отпускали – привыкай, ратник. Бывало, к вечеру рубаху скинешь, а на каждом плече здоровенный синячище. Но то учеба, а ныне, перед боем, иное – стараются помочь, придерживать, особенно те, у кого копья на правом плече Любима – ему мечом махать, так что нечего надсаживать попусту.

И так повсюду. Торчат копья из строя, как частые иглы из ежа. Не подлезть, не проломить, не прорвать. Сам Пелей сказывал, что в древние времена таким строем, как у них ныне, полмира завоевали. Фалангами они прозывались. Давно то было, ан до сих пор против такого строя противоядия никто не сыскал.

Любиму полмира не надо. Ему и в Березовке хорошо. Главное, чтобы их никто не трогал. А вот если попробуют, тут уж держись. Хорошо их учили, славные были учителя. Низкий поклон тебе, хмурый Позвизд! Здрав буди, веселый Пелей! Теперь пришло время показать все, что освоено, и не посрамят березовцы и прочие парни и мужики своих сотников и полусотников.

Правда, далее все было совсем не так, как во время учебы. Там полагалось убыстрять звон мечей о щиты и соответственно ускорять свой ход, потому как в чужую рать лучше врезаться с разбегу. Здесь же Пелеем и другими полусотниками по-иному было указано. Мол, надлежит дойти только до ошкуренных жердей, кои в землю вбиты, а они вон торчат, уже совсем рядом. Хорошо их видать, желтое на черном, не промахнешься.

Вот только непонятно это Любиму. Да и прочим тоже невдомек – к чему такая остановка? Однако коль команда последовала, стало быть, надобно ее выполнять, а своевольничать да перечить не след – не время. Это потом, ежели интерес не пропадет, можешь спросить у полусотника, а он тебе ответит, разъяснит все как есть, ибо всяк ратник должон понимать свой маневр. Так Пелей говорил, а ему воевода Вячеслав. Маневр – слово мудреное, нерусское, но что оно означает, им тоже хорошо разъяснили, а потому Любим позже непременно спросит полусотника: «А зачем такой чудно́й маневр понадобился?»