Любим не знал, что большая часть тех слов, которые сейчас произносил Пелей, принадлежала не ему. Да и Гуней тоже не догадывался, насколько дико ему не свезло, что разбором их драки занимался именно этот полусотник. А дело заключалось в том, что родители самого Пелея тоже были издалека. Их привели в Рязань еще лет тридцать назад, полонив в дремучих лесах, охватывающих весь левый берег Оки. Оба они были из финно-угорского племени мещеры.

Пелея, взятого в дружину за стремительность и удивительную силу всего полгода назад, тоже поначалу изрядно поддевали некоторые шутники. Прекратилось это совсем недавно, ранней осенью, когда парень не выдержал одну из достаточно злых шуточек в адрес родителей и чуть не задушил обидчика.

А потом все было как и сегодня. Точно так же горели поздним вечером факелы, разве что свет их был поярче, да погода потеплее, и крупные снежинки не носились в воздухе, как ныне, подобно диковинным белым бабочкам. И так же застыл в неподвижности строй суровых дружинников, который виделся Пелею из-за подступивших очень близко к глазам слез каким-то темным мрачным пятном.

Только тогда он молчал, а говорил, чеканя каждое слово, их воевода Вячеслав. Стоял он между двумя драчунами: Пелеем и полузадушенным Будяком, всегда веселым и задиристым, а ныне непривычно хмурым и угрюмо потупившим взор…

«Выгонит», – пульсировала в голове мещерского парня горькая мысль, и он поначалу почти не прислушивался к словам воеводы.

А чего тут слушать, когда Пелей и без того успел усвоить, что Вячеслав попусту говорить не будет, и коли укажет на ворота, то тут уж проси не проси – назад дороги не будет. Вон, Кутя, помнится, даже плакал, а что проку? От полной безнадежности и понимания, что в данной ситуации уже ничего не поправить и не изменить, Пелей потихоньку стал прислушиваться к словам воеводы и поначалу ушам своим не поверил.

Его обидчик был в ратной науке одним из лучших в дружине. К тому же состоял он в ней не несколько месяцев, как сам Пелей, а уже три года, успев не раз отличиться в бою. Словом, безвестный парень из мещерского рода не имел против него ни одного шанса, но по речи воеводы выходило как раз напротив. Получалось, что из дружины могут изгнать не его, Пелея, а как раз Будяка.

Впрочем, и тогда до изгнания дело не дошло. Более того, Будяк в конце обучения тоже попал в число лучших. Вот только Пелея назначили помогать будущему ратному ополчению в изучении всех премудростей, а Будяка сам Вячеслав отобрал в свой спецназ – уж очень ловко и быстро освоил тот мудреное умение драться. Зато слова воеводы, кои парню из мещеры запали в память на всю жизнь, сегодня очень даже пригодились.

Вот только тогда концовка получилась насколько иной. Будяк, после того как распустили строй, сам подошел к Пелею и молча протянул меч рукоятью вперед, выпятив свою широкую грудь. Не словами – поступком своим показал, что не только осознал – ждет кары, и ежели надо, то безропотно примет и саму смерть. И не было в том жесте показной похвальбы перед другими – вот я, мол, какой бесстрашный, – ибо все давно разбрелись и уже зашли со двора в дом. Правда, когда расходились, то каждый молча норовил обогнуть Будяка по самой широкой дуге, дабы, упаси бог, не коснуться и не запачкаться. Может, это его и добило, заставив предложить Пелею самому свершить казнь над ним.

Но будущий полусотник, не приученный втыкать меч в безоружного, сам вложил ему обратно в ножны смертоносное оружие и открытой ладонью раза два легонько хлопнул его по выпяченной груди. Вряд ли обидчик ведал о том, что у мещеры сей примирительный жест означает нечто вроде «простили и забыли», но понял он Пелея хорошо и, робко улыбнувшись, подался следом за ним в избу.