Словом, много чего познал и много чему научился Любим. К концу второго месяца он если и вспоминал себя тогдашнего, то лишь со стыдом, догадываясь, каким недотепой в первые дни он, наверное, казался Пелею. Десяток, в который он входил, был ныне лучшим во всей полусотне, а та, в свою очередь, как доверительно сказал сам Пелей, постепенно выходила в первые в сотне Позвизда. Впрочем, сотней она только именовалась, а на самом деле в нее входило аж четыре полусотни, то есть вдвое больше.

Помнится, поначалу любознательный Любим слегка недоумевал, но все тот же Пелей, к которому ратник обратился с вопросом, пояснил, что сделано это для того, дабы Позвизд, даже после того, как у него заберут наиболее способных людей для особых сотен какого-то спецназа, а также в дружину и в арбалетчики, все равно не нуждался в пополнении. Кроме того, как неохотно заметил Пелей, отводя взгляд в сторону, полноценным ратником станет не каждый из них, но только тот, кто… выживет после первого сражения, а в нем тоже неминуемы потери.

Вот странно. Казалось бы, все это, включая свою возможную гибель в бою, Любим должен был прекрасно сознавать и без пояснений полусотника, однако только сейчас будущий защитник рязанской земли в полной мере осознал, что он может и не успеть стать тем самым полноценным ратником. Нет, он не испугался, но холодок по спине у него пробежал.

А потом пришел знаменательный день, которого так ждали, хотя в то же время немного и страшились новобранцы. В этот день им сообщили, что, кажется, появилась возможность стать полноценными ратниками, которыми, как известно, становятся после первой битвы…

Не может сердце жить покоем,

Недаром тучи собрались.

Доспех тяжел, как перед боем.

Теперь твой час настал. – Молись!

Александр Блок

Хватило событий и накануне этого дня. Любим как сейчас помнил послеобеденный отдых, когда кто-то из березовских парней спросил Пелея о странной угрюмости Позвизда. Полусотник помрачнел и нехотя пояснил, что тот до сих пор опечален смертью своего родного брата, который погиб в мордовских лесах этим летом.

После этого рассказа Пелея о сотнике остаток дня все ходили угрюмые и молчаливые, а вечером Гуней принялся подзуживать тихого Мокшу, допытываясь, почто его родичи так подло поступили с братом Позвизда. Тот долго не отвечал, однако задира не унимался и продолжал допытываться, все сильнее толкая Мокшу в плечо и брызжа слюной.

Любим хотел уж было вмешаться, потому что чуял, что сейчас парень не выдержит подначек и полезет в драку. И добро бы, если б он отколотил противного Гунейку, но скорее всего получится наоборот. К тому же в любом случае их всех еще в первые же дни строго-настрого предупредили, чтоб никто даже не помышлял махать кулаками, посулив за это лютую казнь. В чем именно заключается ее лютость, правда, не пояснили, но заверили, что небо покажется с овчинку.

Любим уж было и с места привстал, и шаг шагнул, но больше ничего не успел. Как раз в это время Гуней неосторожно прошелся по внешности матери Мокши, и в тихого парня словно черт вселился. Спустя миг клубок из двух тел покатился по изрядно притоптанной земле, которую последнюю неделю чуть ли не через день поливал дождь со снегом. Теперь о том, чтоб их растащить, нечего было и думать.

Отчаяние поначалу помогало Мокше, но затем более сильный Гуней стал одолевать, и неизвестно чем бы все закончилось, если бы не подоспевший Пелей. Любим никогда бы не подумал, что их невысокий полусотник столь силен, а тут… Не успел никто опомниться, как Пелей уже развел их в стороны, крепко ухватив за грудки и не давая сблизиться для продолжения драки.