Слух разрывал гимн, под который нужно было встать, и в длинном бараке вспыхнул противный желтый свет. Здесь не нужны были часы, за тебя решают, во сколько тебе проснуться, сходить в туалет, позавтракать. Ты лишена желаний: нет чувства голода, нет инстинктов заглянуть в холодильник, сходить в душ.

Мы уже вторую неделю находились на изоляции. Хм… Бережет руководство осужденных, беспокоится об их здоровье, вдруг мы заразные? Или наоборот? Они дают нам шанс привыкнуть к режиму? Дрессируют, наблюдают, оценивают.

Стояла в ровной шеренге сонных и заплаканных лиц. Здесь царили трагедия, безысходность, горе. Не было смысла рыдать, жаловаться на судьбу, на несправедливость, ведь мы все были равны. Вот уже здесь – так точно. Единое расписание, единый перечень разрешенных вещей, одно меню. Мы все были в одном адовом котле, пламя под которым разгоралось все сильнее и сильнее.

Перекличка, пересчет, очередь к раковине, чтобы умыться ледяной водой — режим.

Быстрый завтрак перловой кашей, от которой тошнит, и снова пустота.

Провал во времени.

Бестолковые разговоры, знакомства, бесконечные беседы с надзирателями, с психологами. Нам объясняли, что мы стали частью системы, попали в ад режимного предприятия. Нас тренировали отзываться на имя, учили общаться, объясняли порядок проживания. Здесь царил закон. Четкие правила, нерушимые понятия, отойдя от которых, ты тут же отправишься в ШИЗО.

Мне было некому помочь. Я не ждала свидания, не ждала чуда. Наслаждалась свободой, к которой пришла сама. В отличие от СИЗО, где на прогулку выделялся всего час, здесь я могла видеть небо. Оно уже было светлое, чистое, несущее в себе ароматы весны, что окончательно случилась в этом гребаном мире несправедливости.

Последние несколько месяцев оказались фильмом на быстрой перемотке, плёнку постоянно зажевывало, кадры растягивались, уродовались. Казалось, это всё происходит не со мной. В носу стоял запах родной комнаты, ароматы парфюма с туалетного столика, лаванда из гардеробной, но всё это быстро проходило с пробуждением.

— Куликова! Куликова… Куликова…

Моё имя эхом прошлось по плацу после переклички. Я вздрогнула и застыла.

— К психологу! — рявкнула полная надзирательница и громыхнула огромной связкой ключей.

— Иди, Арина, иди, — Гуля подтолкнула меня в спину. — Сегодня распределение по отрядам, не упрямься там, а то засунут в самый ужасный.

И я пошла. Остановилась в метре и залпом выдала то, что от меня ждали:

— Осужденная Куликова, статья 228…

— Пойдем, — женщина так внимательно осмотрела меня с головы до ног, усмехнулась и посмотрела в сторону забора, за которым выстроились начальники отрядов. — Тебя в штабе ждут.

— Меня? Зачем? Мне сказали, психолог.

— Потому что самая молоденькая, наверное, — она хрипло рассмеялась и резко обернулась. — А правда, чего это начальник службы безопасности тобой заинтересовался? Барыга обыкновенная, или я чего-то не знаю? Иерархия нашей системы сложная, Куликова. Помни, что вы сюда не в детский лагерь приехали, сопли и слюни подтирать никто не станет. А если я узнаю, что ты стучишь, то жизнь твоя в ад превратится. Мы поняли друг друга, Куликова?

— Да, — я кивнула и опустила голову. Ответила машинально, хотя способность мыслить уже была мне просто недоступна. Шла по тропинке, вдыхая запах зелёной травы, влажной после дождя почвы. Всё же Весна…

Мы вошли в административное здание. Меня закрыли в небольшом тамбуре, где здоровенные лбы обыскали. Ощущала огромные мужские лапы, так нагло ощупывающие моё тело, пошлые щипки за задницу. Я даже к этому стала привыкать. Расслабилась, понимая, что не могу на это повлиять… Но вдруг тишину помещения разрушил звонкий свист. Охрана шарахнулась, сбиваясь к металлическим дверям КПП, а «надзорка», которая привела меня сюда, подтянулась.