Не успела я удивиться, как почувствовал крепкую хватку на плече. Парень увёл меня из кабинета хозяина. Шла и радовалась ощущению свободы — магические путы ослабли.

7. 7

Сопровождающий, выйдя от хозяина, свернул не к лифту, а к боковой лестнице. По ней мы спустились на два этажа и попали в едва освещённый вереницей потолочных огоньков коридор. Миновали несколько массивных дверей и остановились. Громыхнув связкой ключей, парень отпер очередную железную дверь, кивком велел заходить. Десяток вопросов, заданных мной, остались без ответа. Впрочем, перешагнув порог, я без лишних объяснений поняла, куда попала.

Тюремная камера! Тут же метнулась обратно, чуть не протаранив лбом холодный металл. Снова щёлкнул замок. Я навалилась плечом, подолбила кулаком, потом ногой… Бесполезно! Да что же это такое?! Разве с невестами поступают таким образом?

Осмотрелась. Каменный пол, такой же потолок, стены без признаков ухода: как сложили их три сотни лет назад, так и стоят. В дальнем углу рядом с широкой лавкой проём в смежное помещение, оттуда слышно журчание воды, напротив — узкое окно с ажурной решёткой, под ним — грубый стол и табурет. Не особенно надеясь на удачу, влезла на стол и выглянула в окно. Видна часть площади, стена с воротами, небо и пышногрудые облака. Будь я птицей…

Спрыгнула. Села. Бросила тоскливый взгляд на лавку. Тут предлагают спать? Ни тюфяка, ни одеяла… Карцер, а не комната. Вспомнила гостиницу, те условия в сравнении со здешними — просто рай!

Тишину нарушало неразборчивое бубнение. Прислушавшись, я определила источник звука: вентиляционное окошко под потолком. Встав на табурет, можно приложить к нему ухо. Пододвинула, влезла. Пришлось подняться на цыпочки, зато смогла разбирать доносившиеся из соседней камеры слова. Там спорили две девушки. Одна высоким, довольно резким голосом, с перерывом на всхлипы, просила другую оставить её в покое. Вторая методично увещевала расстроенную подругу.

— Кали! Прекрати метаться, у меня в глазах рябит от тебя!.. Что ты мямлишь, я ни слова не разберу! А?.. Кали! Сядь, наконец!

— Зачем? Зачем ты остановила меня? Я бы выцарапала ему глаза! — плача отозвалась Кали.

— Поэтому и оттащила! Зря, как теперь вижу. Вот! В результате торчу здесь с тобой!

— Я не просила… не просила… Ах! Нет у меня никаких сил терпеть это!

На минуту обе девушки замолчали, тишину нарушали только короткие завывания. Я успела задаться вопросом: кому Кали собиралась выцарапывать глаза? Уж не самому ли Броксу? Это предположение опровергла следующая фраза разумной подруги:

— Чем тебе твой Рич не угодил, скажи на милость?

Рич? Парень этой плаксы — тот самый, что привёз меня в замок? Что-то типа ревности шевельнулось в груди. Как он к ней спешил! А она чуть не покалечила его. Вот кошка!

— Притворство… — рыдала Кали, — одно притворство кругом, как надоело!

— Не понимаю! — возмутилась сокамерница, и я разделяла её эмоции. — Внимательный, предупредительный, угождает тебе во всём… Что ещё надо?

— Я хочу искренности! Искренности хочу-у-у-у...

— Видала я эту искренность! Папаша, знаешь, с какой искренностью мамку колотил? Нет, уж лучше так. Да сядь ты, наконец! Идут!

Хорошо, что девушка «предупредила». Теперь и я услышала шаги за стеной. Успела соскочить на пол и отодвинуть табурет от стены. Так и села в центре комнаты, словно школьница, едва не пойманная со шпаргалкой.

В камеру вошли двое, отличавшиеся только цветом шевелюры: тёмненький и рыженький. Брюнет вкатил мой чемодан и, оставив у стены, вышел. Рыжий принёс скатку, бросил на лавку и одним движением раскрутил. Тонкий матрац с простынкой, щуплая подушка и байковое одеяльце — это всё, что мне полагалось. Не взглянув на меня и не отвечая на расспросы, рыжий вышел. Вернувшийся брюнет поставил на стол миску с дымящейся гречкой и замер, сплетя руки на груди. По всей видимости, ужинать мне придётся под присмотром.