– Можешь гулять, где хочешь, когда хочешь. На улице не напивайся, дома все есть. Впрочем, и дома не напивайся. В контакты с местными алкашами не вступай.

– Нужны они мне! – искренне сказал Юрий.

– В общем, отдыхай, домой ехать тебе пока не надо. А то стукнет тебе в голову, удерешь от своего счастья – морока: посылай за тобой в Саратов, возвращай тебя в лоно семьи… Через месяц, если захочешь, пожалуйста.

– Никуда я не собирался удирать, – сказал Юрий.

– Собирался. Так вот: не надо.

Юрий понял.

Он спал в свое удовольствие на чистой широкой постели, утром долго потягивался, прислушиваясь к одинокой тишине квартиры, шел принимать водные процедуры – не подражая Крахоборову, а научившись получать от этого собственное удовольствие, потом выпивал винца, потом гулял по зеленым окрестностям, с любопытством глядя на деревья, кусты и водоемы, потом шел обратно домой, опять выпивал, обедал, спал, потом смотрел телевизор с огромным экраном. Когда наскучивало, выходил на балкон, глазел, курил, поплевывая.

Ну, кажется, чем не жизнь? Но нет-нет что-то сосущее подкрадывается к сердцу. Когда был нищим, он о своем завтрашнем дне знал все. Впрочем, что там было знать: будет то же, что вчера. Тут дни тоже одинаковые, но он чует – до поры до времени.

И это время пришло.

Однажды Крахоборов вернулся раньше, чем обычно, и скучный.

Подсел к Юрию, вместе смотрели какой-то боевик, оба без увлечения.

– Все одно и то же, – сказал Крахоборов.

И ушел спозаранку спать.

Два дня он не выходил из дома, слонялся по комнатам или просто лежал, читал, спал. Что-то говорил сам себе сквозь зубы. Юрий, будто обязан был, тоже похерил обычные свои прогулки.

Вечером второго дня слоняющийся Крахоборов остановился, внимательно оглядел Юрия и как-то встряхнулся, подтянулся, стал похож сам на себя. Он выключил телевизор, который смотрел Юрий, налил по рюмочке коньяку, сел напротив в мягкое кресло.

«Начинается!» – с тоской подумал Юрий.

И не ошибся.

– Пора! – сказал Крахоборов. – Пора мне отдавать тебе свой братский долг. Но ты ведь ничего не рассказал о себе. Какая у тебя была профессия, какое образование, как ты вообще жил?

– Профессий у меня было много, – солидно сказал Юрий. – А учеба… Какая там учеба, с малолетства сиротой остался.

– Но читать-писать умеешь?

– Естественно, – с некоторой даже обидой сказал Юрий.

– Хорошо. А профессии какие?

– Мало ли… На макаронной фабрике работал. Оператором. Потом это… – Он умолк.

– Оператором, значит? И чем оперировал?

– Мало ли…

– Ясно, – сказал Крахоборов, широко и глубоко знающий жизнь. – Официально это называется: оператор погрузочно-разгрузочных работ. Грузчик. Мешки с мукой, ящики с макаронами.

– Это неважно, – парировал Юрий. – Конечно, трехкомнатную квартиру в Москве честным трудом грузчика не заработаешь. Надорвешься только. Вот я и надорвался. Получил инвалидность. Пришлось нищим стать.

– Положим, инвалидности никакой у тебя нет.

Юрий не стал спорить.

Крахоборов словно недоволен был, что биография Юрия оказалась так скудна. Он, недавно озарившийся, опять поскучнел, стучал пальцами по фужеру с коньяком, рассматривал коньяк на свет.

Но вдруг опять оживился.

– Что ж, – сказал он, – начнем, значит, на пустом месте. Оно интересней.

Начались для Юрия довольно тяжелые дни.

Крахоборов отвез его к дантисту. Дантист, сволочь, расковырял все зубы, приговаривая:

– Тяжелый случай…

– Это неважно, – сказал Крахоборов. – Сделайте ему голливудскую улыбку.