– В умные не набиваюсь. Ладно. Пошли. Извинишься, спать ляжешь.

– Я туда не вернусь.

– Они интеллигентные люди, они все понимают. И им спокойней будет. Ты правильно сказала – спокойней. Но все ведь такие. Все нормальные люди такие. Или ты думаешь, что нормальные – которые молотком по башке?

– Именно! Они-то как раз и нормальные!

Нюра сплюнула.

– Черт. Только что пьяная была и… Холодно. И нервы. Пошли, в самом деле. Я в поезде не спала. Сейчас упаду тут, зароюсь в листья, засну и замерзну насмерть. У меня приятель замерз пьяный на автобусной остановке. Майским утром. Ну, идем или нет?

Таня и Матвей, конечно же, имели такой вид, будто ничего не произошло.

– Я постелила вам, – сказала Таня. – Комнатка тесноватая, конечно, но ничего.

– В тесноте да не в обиде! – Нюра извинилась этими словами за свое поведение. Все это поняли, всем стало опять уютно.

– Сейчас я вам колыбельную спою, – обрадовала нас Нюра.

Она взяла гитару и запела.

Гитара звучала резко, голос звучал резко, слова были резкие. Наверняка друзья ее там, в Волгограде, любят ее пение и ее любят. Но я откуда-то знал, что она будет петь что-то как раз в этом духе. Я где-то уже слышал подобное, хотя нигде ничего подобного не слышал. Как бы объяснить… Чутьем слышал. Есть вещи, о которых ты знаешь – они есть. Я огорчился, конечно.

– Ну вот, – скромно вздохнула Нюра, уверенная, что покорила всех. – Теперь можно спать.

– Слушайте, очень оригинально. Вам этим серьезно надо заниматься, – сказал Матвей.

– Может, аккомпанемент… Да нет, он тут такой и нужен, – сказала Таня.

– Вот именно, – сказала Нюра.

Мы даже душ на ночь приняли – оказывается, дом со всеми удобствами. Правда, вода нагревалась газовой колонкой, Матвей довольно долго добивался, чтобы душ был достаточно горячим, а добившись, предупредил, что краны крутить не нужно, иначе колонка может и взорваться ненароком.

Нам отвели под ночлег маленькую комнатушку с высокой металлической допотопной кроватью. Лет сорок назад была она роскошной – двуспальной, супружеской…

Одеял было два. Очень умные люди Таня и Матвей.

– Забыла им сказать, что мы не муж и жена и не друг с подругой, – проворчала Нюра.

– У них тут кроватей не сто штук, не гостиница, – урезонил я ее. – А одеяла два дали, молодцы. Не привередничай.

– Отвернись, дай раздеться. Я голая сплю.

– Я тоже.

– Только не вздумай подлезть, козел. … оторву.

– Слушай, ты можешь без этих слов? Тебе не идет.

– Могу, …! Запросто, …! Хорошо у них. И люди все-таки нормальные.

Я лег рядом, согрелся, ждал – сейчас дрема сладкая начнется. И понял, что долго не усну.

– Мне твоя песня не понравилась, – сказал я.

– А тебя спрашивают?

– Я говорю то, что хочу. Я правдивый вообще.

– Ненавижу правдивых. Сама такая.

– Можно очень пошлую штуку скажу?

– Нельзя, но говори.

– Я тоже ехал к Антуфьеву…

– В любви признаться? Спасибо, успокоил.

– Нет. Просто нужен человек… Ну, ты можешь с ним не общаться. Но он есть. И – можно жить. Легче. Был Антуфьев.

– Кумир, значит.

– Вроде того. Я десять лет собирался к нему приехать.

– Ты такой старый?

– И вот собрался. Дело не в этом. Просто все очень логично. Ты понимаешь, каждому человеку что-то идет. Ну, не только одежда, а вообще. У меня вся жизнь такая. И у меня именно так должно быть: собрался к человеку, с которым давно хотел встретиться, а он исчезает. Это мне идет. Понимаешь? Ну, как говорится, в моем стиле. Если очередь за чем-нибудь, то кончается передо мной. Есть люди, у них наоборот, им всегда достается последнее. За ними уже никому, а им всегда. Они на поезд всегда опаздывают – и точно в последнюю минуту успевают. А если не успевают, поезд на пять минут почему-то задерживается. Такие есть, у меня друг такой.