– Тихо у вас.

– Уж с городом не сравнить, – сказала шестилетняя Катя, дочь хозяев. – В городе и шум, и смог, в городе я просто задыхаюсь!

– Неужели? – удивилась Таня.

– Она права, в городе после такого воздуха тяжело, – сказал добрый человек по имени Матвей и с фамилией Архангельский[1]. А у жены его была почему-то другая фамилия – Антонова. Они так и представились:

– Матвей Архангельский.

– Татьяна Антонова.

Тогда представились и Сергей с Нюрой.

– Сергей Иванов, – представился Сергей.

– Лена Твердижопко, – представилась Нюра.

Усмехнулась.

– Шутка не удалась. Извините. Балабанкина. На этот раз не шутка. Ленка Балабанкина. Кличка Нюра. Когда как. По настроению.

– Сегодня какое настроение? – спросил Матвей.

– Ленка. Сегодня я жрать хочу, согреться, спать хочу. Ленка Балабанкина хочет жрать и спать. Ленка.

После ужина пошли в комнату с дощатыми стенами и книжными полками по стенам – и пианино у одной из стен, на пианино кипы нот. Трудовой инструмент, значит, не мебель, значит, и не баловство. Расселись, помолчали. Телевизора не было.

– Хотите, сыграю? – спросила Таня у Нюры-Лены. Та благосклонно кивнула.

Таня стала играть.

– Выпить бы еще, – сказала Нюра.

– Только водка, – извинился Матвей.

– Годится.

Матвей принес и поставил на дощатый самодельный стол водку, стаканы и блюдо с яблоками. Нюра налила себе полстакана, выпила. Потом еще полстакана, но сразу пить не стала, взяла яблоко, села в уголок, слушала игру Тани, отпивала водку, хрустела яблоком.

Сергей смотрел на играющую Таню и слушающую Нюру и размышлял: странно, две женщины, совершенно разные, а так похожи чем-то внутренним, неуловимым… Им идет быть подругами, старшей и младшей, при этом ясно, что они никогда, ни при каких обстоятельствах не станут подругами, а если б они были сестры, то меж ними была бы вечная вражда-любовь…

Музыки было как раз в меру, чтобы не утомить даже тех, кто классику не любит, впрочем, и классика была облегченная, народу доступная, но Сергей почти ничего не узнал.

– Вы с гитарой, – сказала Таня Сергею. – Играете?

Сергей впервые за сегодняшний день вспомнил, что он с гитарой и что он сочиняет песни.

Ему очень захотелось спеть этим людям. Они умны и интеллигентны. Они поймут его. Но он стеснялся Нюры. И Стас Антуфьев сегодня умер. Но, наверное, Стас Антуфьев на его месте спел бы, если б хотелось, не думая о том, что кто-то умер. Каждый день кто-то умирает. Сергей не глядел на Нюру, но та поняла его сомнения и сказала с неподдельной просьбой:

– Правда, в самом деле. Сбацай.

Сергей пошел за гитарой, которую оставил у порога. Расчехлил, настроил, металлические струны после холода всегда надо подстраивать. Возможно, синтетические тоже, но Сергей на синтетических не играет. Ему нужен достаточно жесткий звук, жесткий, но негромкий. Ритм. И четко – слова.

– Как там было? – спросила меж тем Таня Матвея по-семейному, как про общее дело.

– В газете прочитаешь, – сказал Матвей, не желая личное обсуждать при посторонних. Но тут же спохватился, что может их обидеть.

– На похоронах Антуфьева был сегодня, – объяснил он.

– Мы тоже, – сказал Сергей.

– Жалко человека, – сказал Матвей, обрадовавшись, что у них есть общая тема.

От настройки гитары Сергей перешел к наигрыванию, а потом запел, он спел первый куплет вполголоса, чтобы начали вслушиваться, а потом запел песню заново, уже по-настоящему. Он закрыл глаза и пел песни одну за другой. Он чувствовал, что его слушают. Если бы почувствовал, что не слушают, тут же прекратил бы. Он пел песни одну за другой, без пауз, чтобы после песен не было никаких слов…