Машина испуганно дернулась вперед, чуть не врезавшись в катафалк, к Нюре подскочили рыдающие девицы, визжа и ругаясь, стараясь ущипнуть, оцарапать, пихнуть, а то и по-мужски – кулаками, Сергей оттаскивал их, подоспели милиционеры, Нюру и Сергея отволокли в сторонку.

– До кучи их, – сказал милицейский начальник с румяным от холодка и дела, бодрым лицом.

Нюру и Сергея посадили в «воронок», который был уже набит. Почти все или пьяные, или обкуренные, или обколотые. Глаза дикие, разговоры чумные.

– Все-таки попала, – засмеялась Нюра.

– За что?

– Знала бы, за что, убила бы.

В милиции их продержали несколько часов, потом допросили и отпустили. Все обошлось мирно.

И они поехали в Переделкино искать тетку Нюры, не писательницу.

Приехали: безлюдье, пустые совсем улицы.

Топтались, озираясь, наконец женщина появилась с тележкой-сумкой, спросили у нее, где улица Тургенева, та призадумалась, потом сказала, что это вроде надо пойти по этой вот улице прямо, а потом свернуть, а там спросите, там скажут.

Пошли по указанной улице, свернули, но спросить не у кого было – та же пустота. Решили двигаться наугад до первого живого человека.

Уже начало темнеть, когда они наконец отыскали эту улицу Тургенева.

И они нашли дом родственницы, где хмурый мужик, чего-то прибивая и не оставляя своего занятия, ответил сердито, что хозяйка им этот поганый дом два года назад продала за бешеные деньги и уехала к чертям собачьим. Куда? Я вам не адресное бюро.

– Ты не адресное бюро. Ты говнюк, – сказала Нюра.

Мужик опустил руки и изумленно спросил:

– Это почему же?

– По-человечески разговаривать надо с людьми, – объяснила Нюра.

– Ты думаешь, если ты баба, я не могу тебя охреначить молотком вот по башке? – задал вопрос мужик.

– Можешь, – не сомневалась Нюра.

– Еще как могу, – подтвердил мужик. – Катитесь отсюдова.

Они медленно пошли.

– На вокзал? – спросил Сергей.

– Подумаем.

– А что думать?

Нюра не ответила.

Она смотрела на одинокого приближающегося человека.

Приближающийся приблизился и приостановился, ожидая вопроса. Длинноволосый, высокий, задумчивый, лет сорока. Работник умственного труда, ясное дело. Может, писатель даже. Раз уж тут писательский поселок. Тот, с молотком, может, тоже писатель. Может, детский. Я скворечню прибиваю, птиц на лето поджидаю, прилетайте, птицы, к нам, я вам вдоволь корму дам.

– Как лучше к станции пройти? – спросила Нюра.

– Прямо по дороге, потом направо.

– Мы тут к родственнице приехали. А она уехала, оказывается. Больше в Москве нет никого. Ерунда какая-то. И поздно уже. И жрать охота. Пустите переночевать. Платить нечем, денег нет.

– А у кого они есть, – улыбнулся работник умственного труда. – Пойдемте.

Идти оказалось – десять шагов.

– Танюша, у нас гости! – добрым голосом закричал добрый человек, входя в сени деревянного дома, и открывая дверь в дом, и жестом приглашая гостей осчастливить.

Вышла женщина лет тридцати, черноволосая, с первого взгляда на цыганку похожая, тонкая, в джинсах и маечке; Сергей уважал женщин, которые дома не в халатах.

– И хорошо, что гости, – сказала она.

Сергей, пока раздевались-разувались, объяснил, что они муж и жена, что приехали к родственнице, долго плутали, замерзли, а она, оказывается… вы извините, мы рано утром…

– Нет проблем, – коротко заключил добрый человек. И давайте знакомиться. И ужинать.

– Тихо у вас, – говорила Нюра. Она без стеснения ела и пила вино, не заботилась, чтобы поддерживать разговор, а когда захотелось произнести слова, то сказала о том, о чем думала, а думала она, что хорошо было бы жить здесь. И она сказала об этом: