И вот в июне по результатам экзаменов меня зачислили на старший, гардемаринский курс, как его здесь называли. В статусе гардемарина мне предстояло проучиться два обязательных года на морском и инженерно-артиллерийском курсах, а, по желанию, ещё год на управленческом. Гардемарины так же учились от двух до четырёх лет на обязательных курсах, и год или два – на управленческом. Получалось, что в одной роте были как 16-17 летние юноши, так и 20-летние лбы, а то и старше, просидевшие на каждом учебном курсе вместо двух лет – четыре. Отличники получали лейтенантов, хорошисты – мичманов, а тупые, либо бездельники выпускались унтер-офицерами, канонирами или плотниками.

Поскольку я оканчивал курсы в отведённое время, сдавая экзамены с хорошими оценками, то мне было всего лишь 17 лет. Тарахтеть три года я не желал, отчего решил первый год присмотреться, а на второй попытаться окончить третий курс экстерном. Если же так не получится, то и хрен с этим дополнительным курсом. Как говорится, важно не, сколько ты окончишь учебных заведений, а как сможешь пристроиться. К тому же звание выше лейтенанта все равно не получишь, а «тёплые» места займут отпрыски из благородных семейств. Я же хотя и был дворянского происхождения, но являлся сиротой, да ещё и нищим. В связи с этим находился на полном государственном обеспечении, получая три рубля в месяц стипендии на личные нужды. С такими думками я и уснул.

Проснулся от всеобщей побудки, когда происходила пересменка. Быстро пролетело время, отведённое на гигиенические процедуры и завтрак, после чего мы приступили к утренней уборке. Лично я драил палубу шваброй, но не так, как надобно, за что получил от унтера чувствительную зуботычину. Простимулированный таким внушением, я исправился и стал намывать деревянный настил как следует.

Затем заступил на смену, где, выполняя команды начальств, гардемарины продолжили совершать над парусами различные надругательства. С каждым днём я всё шустрее управлялся с поручениями, да и в ночную смену довольно сносно ориентировался в частях «бегущего» такелажа. Макарыч докладывал мичману, а тот лейтенанту, что гардемарин Михайлов зело борзо проявляет усердие при выполнении своих обязанностей по судовому расписанию, показывая при этом хорошее умение.

Когда моя смена окончилась, я решил заняться тренировкой мышц: совершил несколько подходов отжиманий, бега на месте, качания пресса, а на камбузе у повара выпросил нож и разделочную доску. Тот, колдуя над обедом со своими помощниками, поинтересовался:

– Зачем тебе нож? Зарезать кого удумал?

– Делать мне больше нечего, как в Сибирь на каторгу попадать. Могу здесь тренировку устроить и сдать инвентарь.

– А ну, покажь, что у тебя за тренировка.

Я закрепил доску, подержал в руках мощный кухонный нож, прикидывая его балансировку, размахнулся и вогнал оружие в доску.

– Однако, малец! А ещё сможешь?

– Руки отвыкли, надо бы потренироваться, а потом по-разному смогу метать.

Вот так и повелось, что перед сном я разминался полчаса на артиллерийской палубе, а на кухне метал нож, а потом точил его. Посмотрев, как я это сделал, кок поручил мне наточить топор и все ножи, имеющиеся на камбузе. Несколько гардемаринов приходили и смотрели на мои потуги. Так прошла последняя неделя нашего месячного учебного похода на Ладожское озеро. За время похода мы побывали на Валааме и заходили в порт крепости Шлиссельбург (Орешек), учась маневрировать в портовых акваториях. С Буровичем я до конца плавания не пересекался, а ему подниматься на реи больше не поручали.