– Кто придумал сие безобразие?

– Гардемарин Михайлов.

– Гардемарин, потрудитесь объяснить, что это такое?

– Господин директор, это спортивная английская игра, называемая «football».

– Чтобы окна в здании не разбили, иначе из карцера не выйдете.

С девицами у меня все затихло, никого из них я больше не видел, впрочем, как и с продвижением моих рацпредложений. Валентина по воскресеньям периодически заглядывала в кондитерскую в надежде снова случайно встретить меня. Маша несколько раз приходила поглядеть на наше училище, как-то увидев, что гардемарины гоняли мяч, при этом громко кричали и толкались. Но встречаться со мной никто из них не решался – девушка не должна навязываться первой.

В начале июня мы сдали экзамены, и перешли на следующий курс. А затем началась морская практика. Снова мы вышли на учебной шхуне, прошли по Неве и оказались на просторах Ладоги и Онеги. Была солнечная погода с крепким ветерком. Шхуна хорошо шла, и капитан судна каптри Шевченко отдал приказ ставить полные паруса. Мы полезли на реи добавить верхних парусов. Я стоял на нижней фока-марса рее, рядом был Медакин, надо мной на верхней марсе работал Савва, а ещё выше на фок-брам-рее ставил парус Васька Голицын.

Я развязал конец шкота, и парус заполоскался на ветру. Не давая ему трепыхаться, быстро закрепил нижнюю часть – всё, парус наполнился ветром. Непонятно зачем поднял голову и посмотрел наверх.

– А-а-а!

Вдруг надо мной раздался крик, а следом крик Саввы:

– Васька сорвался!

Мимо меня летел и орал Голицын. Я сам не понял, как успел схватить парня за болтающуюся руку. По инерции он потащил меня вниз, отчего я сорвался с перта, но второй рукой удержался за леер. Так мы и повисли метрах в шести над палубой – упадёшь, мало не покажется. Ко мне пулей, словно обезьяна по веткам, подбежал Медакин, свесился на леере и схватил Голицына за вторую руку. За ноги Васька поддержал Тропинин, стоящий на самой нижней и мощной фок-рее. Внизу матросы так же готовились поймать летуна.

Голицын успокоился и слез на палубу. К нему подбежал капитан.

– Голицын, ты как?

– Рука вспотела, вот и соскользнул. Испугался дюже. Вся жизнь перед глазами пролетела.

– Хованский, полезай наверх вместо Голицына ставить фок-бом-брамсель.

Гардемарин полез наверх ставить самый верхний и маленький парус. Когда полные паруса были поставлены, и мы спустились на палубу, капитан потрепал меня по волосам:

– Молодец, Михайлов, спасибо тебе.

– Рад стараться, вашвышбродь.

Ко мне подошёл Василий:

– Сашка, спасибо тебе, брат, спас меня. А ведь это я науськал Хому и Пятницкого тебе костюм чернилами облить.

– Я догадался, что это ты сделал.

– А чего драться не полез?

– Зачем? Костюм-то уже испорчен.

– Ты уж прости меня, брат Сашка. Как прибудем, я у маменьки денег испрошу и все тебе компенсирую.

– Это ты хорошо придумал, а то у меня, брат Васька, с деньгами не очень.

Парень расчувствовался, мы пожали руки и обнялись, похлопывая друг друга по спине и плечам. Друзьями мы не стали, слишком уж разные были характеры и образ жизни, но теперь общались по-доброму и козни друг против друга больше не чинили. А по возвращению из плавания Голицын отдал мне двести рублей и ещё раз извинился:

– Это много, Вась.

– Это мало, Саш, но это все, что выпросил себе на месяц.

А сейчас плавание продолжалось. Макарыч доложил Лангману, что проверять меня не надо, мол, парень разбирается даже в сложном в такелаже.

– Макарыч, ты присматривай за ним и, ежели парень ошибётся, по-тихому подскажи, что надо исправить. Не будем портить парню аттестат о практике.