– Кто такая и что сказала?

– Не могу знать, а Михайлов не пояснил. А сказала она, что под каждым павлиньим хвостом прячется обыкновенная куриная жопа.

– Ясно. Что было дальше?

– Васька вскинулся в драку, а Сашка, что Михайлов, его кулаками по морде раз, два. Да так приложил, что Васька упал и не шевелится. Думали, помер. А Голицын вскоре зашевелился, поднялся и убег. А на следующий день брат Голицына с товарищами Нарышкиным да Хвостовым, что со старшего курса, подошли. Они на Михайлова напали, но за Михая Медяк вступился, то есть гардемарин Медакин. Вот они впятером и подрались.

– Отменно.

На еженедельном докладе у директора этот случай так же разбирался. Когда привели аллегорию Раневской, Нагаев произнёс:

– Ах, сукин сын, что он себе позволяет. Надобно эту шутку при случае в разговоре ввернуть. Евгений Аристархович, узнай, что это за Фаина Раневская. Уж не родственница ли она генералу Раневскому?

– Слушаюсь, господин директор.

Пришлось и мне держать ответ о Фаине.

– Нет-с, ваше благородие, не родственница. Это мещанка, кою я на базаре встретил, когда в увольнительную ходил.

Про себя же сделал вывод, что в группе есть стукач. Вот только кто он – примитивный, но очень хитрый троечник Андрон Калинкин или Альберт Абрамсон – прилизанный, словно приказчик, парень из семьи купцов. В общем, это кто-то из них. А может, они оба "дятлами" работают, втихаря «стуча» на своих.

В связи с изменениями, произошедшими с моим характером, в роте произошло некое перераспределение акцентов. Несколько гардемаринов образовали независимую от богатеньких отпрысков группу со мной во главе. Нас оказалось «семеро смелых»: физически здоровый Сергей Медакин, крупные Коля Тропинин и Миша Лобов, невысокие, но подвижные Самсон Алексанов, Сашка Ларин и Савва Дмитриев. Все мы были выходцами из небогатых офицерских семей, так что кроме человеческих качеств нас объединяло равное материальное положение. К сожалению, эти ребята учились неважно, зато все устроились на подработку в мастерские.

А ещё нашим любимым делом стало ходить в увольнительные, которые давались раз в месяц, а бывало, что и чаще, в качестве поощрения отличникам. Поскольку я имел по всем предметам отличные оценки, кроме «хорошо с натягом» по французскому, то получал их практически каждое воскресенье. Взводный Лангман так мне и говорил:

– Михайлов, ты и так пашешь за двоих – за что же тебя малых радостей лишать. Желаешь сходить в город?

– Желаю, вашбродь.

– Выпишу тебе документ.

– Спасибо, Евгений Аристархович.

Я гулял сам, а ребята собирали увольнения на последнее воскресенье месяца и тогда шли всей толпой. Заработав денег за два месяца, я решился пошить себе пару манишек, гражданский фрак с брюками и зимнее пальто. В одну из таких увольнительных я зашёл в ателье, выбрал дорогую ткань и сделал заказ. Я решил шить вещи «на вырост», чтобы они сидели на мне свободно, а приталено, как шили согласно русской и европейской моде. Офицеры в таких мундирах напоминали мне пришпиленных на булавках бабочек и жучков, когда руку нормально не поднимешь и в туалете не присядешь, как следует.

Меня обмерили, затем мы немного поспорили с мастером, но заказчик является более правым, чем исполнитель, поэтому заказ приняли согласно моим пожеланиям. Наконец-то в этой жизни у меня появятся первые личные вещи: костюм и пальто, ведь кроме казённой повседневной и парадной формы у гардемарина Михайлова ничего не было. Ещё я заказал нижнее бельё, а на рынке собирался купить хорошие портянки и шерстяные вязаные носки. Зимы в Питере холодные, поэтому ноги в казарме могли мёрзнуть.