– Да… – она легко спрыгнула вниз, к краю поляны. – Сейчас, где-то здесь у меня был…

Склонившись на прямых ногах, Марьяна извлекла из заледеневшей болотной тины длинный меч с лезвием из бледной стали.

– Вот. Должен помочь.

Я взялся за мокрую рукоять двумя руками.

– Слишком тяжёлый.

– Это же оружие, его всегда тяжело нести.

– А у тебя там где-нибудь не ржавеет Калашников? Или, на худой конец, Макаров?

Судя по её растерянному взгляду, Марьяна не поняла вопроса.

– Сколько тебе лет?

– У девушек такое не спрашивают. У ведьм – тем паче. Бери меч, ты же сам о нём просил.

Вечер всё никак не хотел наступать. Казалось, солнце в нерешительности топчется по небосводу, позабыв, в какую сторону ему следует двигаться. Марьяна продолжала работать над зельями, сохраняя видимость спокойствия. Я разглядывал клинок, мрачно поблескивающий в холодных ноябрьских лучах. Снег не прекращался.

– Когда ты возьмешь цветок и будешь знать всё…

– Да?

– Узнаешь и о моём прошлом?

– Обязательно! – ведьма похлопала меня по ладони, но в её глазах снова отразилась вина.

– Ты не пойдёшь со мной? Твоя ворожба была бы кстати.

– Прости, – Марьяна убрала за ухо непослушную прядь. – Живым туда путь закрыт.

– Удобно, что я подвернулся под руку в нужный момент.

Ведьма на миг замерла, потом кивнула, на мой взгляд, чересчур беспечно:

– И не говори! Нам обоим очень повезло!

Я сунул меч в ножны.

– Когда вернусь, ты всё расскажешь. Обещай мне.

Марьяна заложила руки за спину.

– Обещаю.

Солнце село. Я шагнул за порог, и дверь избы, не скрипнув, затворилась за спиной.

Много раз до я думал об этой ночи, представлял её в самых мрачных красках. Думал, будет царить непроглядная тьма, а впереди разверзнется непролазная чаща кошмарного леса, наполненная жуткими голосами собирающихся к цветку мертвецов.

На самом же деле лес застыл, будто лёд или стекло. Каждый шаг, каждый вдох отдавался звенящим острым эхом в сердце болот. Я протянул руку к еловым лапам, и они задрожали от легкого прикосновения. Пространство завибрировало, словно потревоженная паутина. Идти пришлось осторожнее, пробираться всё глубже, руководствуясь интуицией.

– Ты пронизан вибрациями Пустоты, – сказала ведьма, прежде чем я отправился на поиски, – Просто иди, не разбирая дороги. Цветок сам тебя позовёт.

Вот я и шёл, продираясь через остекленевшие кусты. Краски и звуки постепенно истончались, растворялись в окружающей неподвижности. Небо стало безжизненно чёрным, а деревья, трава и первый снег смешались в аморфно-серое нечто, настолько плотное и однотонное, что в нём невозможно было различить отдельные составляющие. Идти больше было некуда – самой тропы не существовало.

Но в том, что осталось от леса, была странная жизнь. Когда Марьяна говорила о нежити и нечисти, мне представлялись кикиморы, скелеты и домовые, с которыми придётся биться насмерть. Я ошибался.

Они двигались в тенях, неслышные, невидимые пристальным взглядом. Заметить их можно было лишь на периферии зрения, когда взгляд делался бесцельным и бесстрастным – образы, которые невозможно было различить, обозначить, понять. Фигуры, расплывчатые и зыбкие, тонкие и длинные, едва уловимые и совсем крошечные, брели по болотной чаще, приближаясь к…

К неподвижной глади трясины, лежавшей прямо передо мной. Я разжал пальцы, и бесполезный меч стремительно погрузился на дно. Разумеется, за цветок Пустоты нужно было сражаться не с другими желающими.

А с самой Пустотой.

Я сделал ещё шаг и погрузился в болото.

Трясина, глубокая и тёмная, поглощала меня с ужасающей скоростью. Звуки леса исчезли, а вскоре пропал и холод ледяной воды. Не осталось ничего, лишь пустота нарастала, абсолютного отсутствия, полного и бесчувственного вакуума.