– Марьяна…

Тишина.

– Марья-ана!..

Ни звука. Избушка пустовала. Пролежав без движения ещё некоторое время, я попытался встать. Получилось не с первого раза.

«Нужно её найти. Сказать!»

Первым звоночком стал снег. Под моими ногами он не таял, не обжигал холодом босые ступни. Но в тот миг я не обратил на это внимания. Мой взгляд был прикован к ведьме, неподвижно стоявшей на коленях посреди поляны, спиной ко мне. Лес молчал вокруг нас, не решаясь потревожить хозяйку. Её локоны струились по коричневой шали прелой листвы, как лоскуты ночи. Марьяна, казалось, даже не дышала.

Я сорвался с места, в несколько длинных прыжков преодолел разделявшее нас расстояние, и рухнул на колени рядом с ней.

– Что с тобой?

Она подняла голову. Я ощутил, как по коже побежали мурашки страха. Любимые зелёные глаза теперь совершенно выцвели, посерели, из малахитов превратившись в битое стекло. Взгляд ведьмы был устремлён одновременно ко мне, сквозь меня и куда-то глубоко внутрь самой Марьяны.

– Как долго ты здесь?..

– Двенадцать часов.

– Ты… Ты использовала Пустоцвет?

Она лишь кивнула. Локоны ожили на мгновение, рассыпались новым узором по узким плечам, и опять замерли.

– Не нужно было, Марьян…

– Не нужно, – эхом отозвалась ведьма. – Помоги встать. Ноги затекли.

Мы пошли в избушку вдвоём, проваливаясь в неутоптанный ещё снег. Дома ведьма уселась около жаровни, обхватив руками голые колени. Я запер дверь.

– Что случилось?

– Всё, – бесцветно ответила Марьяна. – Случилось, случится, случается. Всё сразу, и всё в моей голове.

– Я не…

– «Раскроются тебе Явь, Навь и Правь». Понимаешь? Цветок нёс всеведение. А я его приняла. И теперь, – она с болью улыбнулась и откинулась спиной на стену сруба, – мне всё-всё-всё понятно.

– Там… Было чёрное солнце.

– Не волнуйся, – хмыкнула ведьма. – До восхода ещё далеко.

Я умолк, представляя себе, каково сейчас Марьяне. «Многие знания – многие печали», да? А как быть, если внутри тебя абсолютно всё?.. Всё?

– Если ты теперь всеведущая, значит, можешь сказать, кто я на самом деле?

Она не сумела подавить истерический смешок.

– Да, мой хороший. Теперь – могу. Но для этого не нужен цветок. Я всё знала с самого начала.

– Но почему ты…

– Это тебя убьёт, – ведьма, запрокинув голову, протяжно, со стоном выдохнула, – Но ведь ты всё равно хочешь узнать. И я скажу, потому что я уже это видела. Я всё видела, всё наперёд… – она всхлипнула и спрятала лицо в маленькие ладони, но, прежде чем я успел что-то сделать, уже взяла себя в руки. – На самом деле ты – никто. И никогда никем не был.

Слова прокатились внутри звонкими колокольчиками, но я никак не мог собрать из них смысл.

– Как это – никто?

– Я не могла достать Пустоцвет, – Марьяна смотрела прямо на меня, не обращая внимания на катящиеся по щекам слёзы. – И никто из людей бы не смог. Чтобы добраться до сердца Пустоты, нужно пустое сердце. И я слепила куклу из глины, из болотного ила. Украсила водорослями и ряской, в печи обожгла да оживила. А потом за цветком отправила.

– Не может быть…

– Посчитай свой пульс. Сердце не бьётся. Снег на твоих руках не тает. Ты даже не дышишь.

– Но я ведь чувствую! Я живой!

– Живой, – покладисто согласилась Марьяна. – Только пустой. Нет в тебе ничего. Ни души, ни памяти, ни прошлого, ни будущего. Так, кусочек настоящего. Роль в танце марионеток.

Я ударил её. Пощёчина зазвенела, прекрасная голова откинулась, взметнувшиеся волосы скрыли от меня бледное лицо ведьмы.

– Я же тебя люблю.

– Я знаю, – прошептала она. – Это моя вина. Я с тобой заигралась. Всё одна да одна в этой топи… А тут вроде как живой человек. Не хотела тебе правду говорить. Видела ведь, как смотришь, как слова мои ловишь. Прости меня. Я отвратительный скульптор.