– Один хрен там стрелка в тупик положена! – закричал он ей в ответ. – Никуда мы отсюда не денемся.

– Стрелка не твоя забота, старый! – ответила Вика. – Ты разгони эту махину как следует. И за себя не бойся. Батька рабочих не убивает.

– Так ты от Номаха, что ли?

– От него. Ты разгони только.

Захарыч накидал в топку угля, подкрутил какие-то крантики. Оглянулся, Вики нигде не было.

Услышал выстрелы, глянул в тендер. Там на куче угля, перемазанная чёрным Вика стреляла с двух револьверов по бегущим к ней по крышам белякам. Захарыч посмотрел на лежащую рядом лопату, подумал, что наверняка смог бы в этом грохоте потихоньку подкрасться и оглушить девушку, но решил не искушать судьбу и принялся закидывать в пышущую жаром, ревущую топку новую порцию угля.

– Как же трясёт! Невозможно стрелять! – шипела Вика сквозь зубы, ловя на мушку успевших забраться на состав белогвардейцев. – Кажется, на лошади так не трясёт, когда по степи летишь…

Она стреляла, перезаряжала револьвер и снова стреляла.

– говорила она, посылая пулю за пулей в лежащих и двигающихся перебежками врагов.

Уголь скользил, осыпался под ногами.

Дерзкая вылазка пятерых, переодетых белогвардейцами, номаховцев застала врасплох охрану железной дороги. Щусевцы перебили часовых у стрелки, перевели её и, бросив лошадей, перебрались на поезд.

Щусь бухнулся на уголь рядом с Викой, глянул на её перемазанное чёрным лицо.

– Экая ты сегодня нарядная, – сказал он, делая первый выстрел.

– Стрелку перевёл? – вместо ответа спросила та.

– Обижаешь.

– Значит теперь наша задача блох посшибать, а собака добежит, куда надо.

– Точно, люба моя.

Некоторое время они перестреливались с беляками, одного или двух убили. Остальные, завидев вдалеке мост через Янчур, за которым начиналась территория, контролируемая Номахом, попрыгали вниз, в ковыль, типчак, сон-траву и маки.

– Вот и ладно. Покатались и будет, – сказал Щусь. – А то кондуктор придёт, не обрадуетесь.

– Получилось! Пятнадцать вагонов с боеприпасами! – восторженная, как гимназистка, воскликнула Вика. – Пятнадцать, Федя! Ну не молодцы ли мы?

– Молодцы, – ответил Федос, долго целуя её в губы и чувствуя, как углубляется и учащается её дыхание.

Захарыч, хмурясь, смотрел вперёд и то и дело, опасливо оглядывался на номаховцев.

Помощник машиниста лежал ничком, утопив лицо в собственной крови. На глазу Ергольского дрожал осколок стекла.

– Батька, хлопцы танк в плен взяли, – расплывшись в широкой, как Днепр, улыбке, выпалил с порога высокий мосластый боец.

– Не бреши, – искоса глянул Номах и снова вернулся к карте.

– Вот те крест! – подался вперёд боец всё с той же широченной улыбкой.

Номах бросил карандаш, порывисто поднялся, оправил ремни портупеи.

– Пошли! И смотри, если брешешь! Света не взвидишь.

– Ой, батька, я с четырнадцатого года воюю. Уже всякий свет повидал. И тот, и этот.

Аршинов, Щусь, Каретников, остальные члены штаба тоже задвигали с грохотом стульями.

– Где он хоть, танк твой?

– От Салтовки версты две будет.

– Это не тот, что Щуся под Текменёвкой, как зайца, гонял?

– Должно, он. Про других тут не слыхать было.

– Тогда откуда ж он под Салтовкой взялся? Там ведь и белых поблизости нет.

– Врать не буду, не знаю, – развёл руками солдат. – Но мы с хлопцами так кумекаем, что заблудился он. От своих отстал и заблудился.

– Отстал… Он что, кутёнок?