– Ну, не знаю. Может, в темноте не туда свернул. Может, сломался, а уж потом, когда свои ушли, починиться смог.

– Если б сломался, его подорвали бы и вся недолга.

– Что ты меня, батька, пытаешь? Я столько же, сколь и ты знаю.

– Так вы оттуда не вытащили никого, что ли? – Батька остановился, поглядел снизу вверх на бойца колючим взглядом.

– Нет, Нестор Иванович. – Улыбка сошла с мосластого загорелого лица. – Мы уж стучали, стучали, мол, выходите, не тронем. Не отвечают.

– Ладно, по коням. На месте разберёмся. Щусь, Задов, со мной, остальные тут.

Номах взмахнул затёкшими от долгой неподвижности руками, суставы звонко хрустнули.

– Как же вы его взяли-то, такого борова? – спросил батька, когда вдали показалась болотно- зелёная неуклюжая громадина.

– Так ему Шимка гусеню гранатой подорвал, он и встал.

– Годится. А скажи-ка мне, воин, почему он вас из пулемётов не посёк?

– Так у него, похоже, патроны вышли. Он как нас заприметил, дал пару очередей, да с тем и замолчал. Должно, думал, что мы струсим, уйдём, да только не на тех нарвался. А тут как раз и Шимка с гранатой: получай гостинец. С тех пор, как встал, так и молчит, ни выстрела.

– Для себя, поди, берегут, – подмигнул довольный Номах.

– А то для кого ж. Наружу теперь особо не постреляешь. Мы им все щели, откуда стрелять можно, деревянными пробками забили.

– Дело.

К танку подъехали, впрочем, с осторожностью. Неподвижная насупившаяся громадина не могла не внушать чувства опасности.

Номах сошёл с тачанки, подошёл к бойцам, стерегущим танк.

– Тихо там?

– Как в гробу, батька.

Номах обошёл танк по кругу, остановился у двери, огляделся в поисках щелей, из которых можно было бы выстрелить, постучал рукояткой зажатого в кулаке револьвера.

– С вами говорит командующий анархо-коммунистической повстанческой армии Нестор Номах. Предлагаю выйти и сдаться. Жизнь и безопасность гарантирую лично.

Он наклонил ухо к броне, но не услышал ни звука.

– Повторяю предложение. Ваш выход в обмен на гарантии безопасности.

Снова тишина.

– Слышно меня? Эй, в танке!

Он заколотил сталью о сталь. Броня отозвалась низким гулом.

Номах повернулся к бойцам.

– Там точно кто-то есть? Утечь не могли?

– От нас-то? Если только духом бесплотным, – охотно заверил его маленький, словно карлик, Шимка. – Как я ему ходилку перебил, так мы и обложили его кругом. Некуда им было деваться.

– Или, может, там и не было никого, а, орёл? – подковырнул бойца Номах.

– Как это, не было? А вёл кто? Стрелял? Не, такого быть не может, – сначала растерянно, а потом всё уверенней выдал тот.

– Ладно, ладно. – Батька успокаивающе поднял ладонь. – Щусь, он у тебя под Текменёвкой сколько народа положил?

– Да душ пятьдесят на тот свет переправил.

Батька нехорошо улыбнулся.

– Так что ж? Моего слова вам мало? – крикнул он в дверь и, снова не дождавшись ответа, заявил: – Тогда я снимаю свои гарантии.

Он последний раз стукнул рукоятью револьвера по броне.

– Молитесь, золотопогонные.

Оправил ремни, тряхнул головой и сквозь сжатые зубы произнёс:

– Дрова. Под днище, сверху, вдоль бортов. Засыпать его дровами и поджечь.

Три тачанки и ещё бойцов десять пешими несколько раз отправлялись к видневшемуся вдалеке лесочку и натащили кучу сушняка размером с хороший стог.

– Пока хватит. Но до темноты ещё сходить надо будет, – одобрил Номах. – И вот ещё что. Труба или прут железный найдётся у кого?

В одной из тачанок отыскался обрезок трубы полтора метра длинной, возимый неизвестно для чего и неизвестно с каких пор. Русский человек часто бывает бестолково и нерасчётливо запаслив.