Он просто двигался, собираясь раздавить бегущего впереди него человека.

Он не спешил, этот железный короб, словно желал насладиться моментом, ощутить величие металла перед слабостью существа из мяса и костей.

Откуда-то спереди и сбоку поднялась обожженная, перемазанная землёй и гарью человеческая фигура и бросила в танк гранату-лимонку. Степченко плашмя упал на землю, закрыл голову руками.

Лимонка, глухо лязгнув, отскочила от брони и взорвалась позади танка, не причинив никакого вреда.

И тут Степченко со всей отчётливостью понял, что ему ни за что не спастись от преследующего его чудовища и всё, что он может, это бежать на четвереньках, пытаясь выиграть ещё несколько минут жизни.

– Зверь! «Зверь из бездны», – всплыли в голове у измотанного человека забытые слова.

Степные ковыли, зверобой, полынь, кузнечики, бабочки мелькали перед его глазами, образуя безумную карусель.

Он спиной и затылком чувствовал жар, идущий от машины, уже накрывающей его своей тенью.

– Вот он, зверь из бездны! Пришёл! Свершилось! – закричал в землю Степченко.

Последним нелепым и отчаянным усилием он повернулся к танку и перекрестил его.

Гусеницы раздавили человека, смешали с чернозёмом, перепутали кости и жилы со степной травой.

Взрыкивая и выбрасывая клубы дыма, танк удалился за край земли.

Всё успокоилось на поле боя. Взлетели в небо неугомонные жаворонки, порхнули обрывками писем бабочки. Ветер принялся гладить измятые ковыльные просторы. Медленно поднималась трава, скрывая следы войны.

– Ну, дался вам этот Бальмонт. Ей-богу, Владимир, не стоил он того внимания, которое ему оказывали.

– Нет, Виктория Евгеньевна. Как хотите, но Бальмонт, это лучшее, что случилось в русской поэзии. За исключением, может быть, Пушкина.

Поручик Владимир Ергольский, молодой человек двадцати семи лет, усмехнулся в тонкие усики.

– Вообще, мне странно защищать Бальмонта (он произносил его фамилию на французский манер, с ударением на последнем слоге) перед девушкой. Мне всегда казалось, что львиную долю его поклонников составляют именно дамы.

– Почти все мои подруги были буквально влюблены в него. Одна даже говорила, что отравится, если он не ответит на её письма. Правда, вскоре она очень удачно вышла замуж за владельца нескольких шахт, родила трёх чудесных малюток и среди бесконечных пелёнок, краснушек, нянек, отрыжек, быстро забыла и себя, и Бальмонта. Но я… Бальмонт никогда не интересовал меня.

– продекламировал Ергольский. – Это… Это прекрасно.

Он взмахнул от избытка чувств рукой.

– Зачем вы пошли в армию? – вдруг спросила его Вика. – Это же не ваше. Я вижу.

– Родина в опасности. А в такое время каждый должен забыть о себе и сделать всё, чтобы спасти отчизну.

Он говорил это просто и искренне, будто рассказывал, что ухаживает за больной матерью.

– В этом нет ни геройства, – продолжал он, – ни повода для гордости. Это даже не долг. Для меня это так же естественно, как дышать, как моему сердцу естественно качать кровь.

– Большевики, эсеры, анархисты, все они тоже считают, что спасают Россию, – осторожно заметила Вика.

– Переделывать мир и спасать Родину – очень разные вещи.

Они встречались уже около недели. Прогуливались по улицам и в городском саду. Были один раз в синематографе. С самой первой минуты их знакомства Вика делала всё, чтобы влюбить в себя Владимира. И сейчас, после нескольких встреч, она знала, что может вертеть Ергольским как хочет.