Собака уходила только на ночь, утром возвращалась. Борис заглянул к соседу – алкашу Валерке, который жил в Кирилловке девять месяцев в году, а на зиму перебирался к сестре в Волхов.

- Валер, собака твоя у меня прям прописалась.

- Да хрен с ней, - отмахнулся тот. – Дура собака. Забери ее совсем, если хочешь. Мне забот меньше.

- Как ее хоть зовут?

- Мотька.

- Ну что, будешь у меня жить? – спросил Борис собаку, вернувшись к себе.

Та подняла грязную косматую башку, встряхнулась всем своим тощим телом, посмотрела с мировой скорбью.

Да я бы с радостью, чувак, но он же хозяин. Извини. Я буду просто приходить. Не подумай, не за еду. Для компании. Тебе веселее, и мне тоже.

Они все так же ходили в лес. Или в другую сторону – через поля, туда, где в Волхов впадала речка Жубка. Борис садился на обрыв высокого берега, смотрел на медленно текущую воду, которая понемногу, по крупице забирала и уносила прочь его тоску. Мотька лежала рядом, привычно положив морду на вытянутые лапы.

Сентябрь выдался на удивление – теплым, солнечным, тихим. Крутились в голове строчки давно забытых стихотворений, завораживая, умиротворяя. На память Борис не жаловался, но стихи запоминал плохо, только те строки, которые чем-то зацепили, затронули. И все же одно всплыло целиком. Наверно, потому что было о них с Катей.

Мы не поймали тень загадочных карет,
Сверкнувших золотом по лицам удивленным,
Лишь на губах остался легкий след,
От смеха горький и от слез соленый.

Позвольте мне во сне присниться Вам,
Сказать, что все прошло, что затянулись раны.
Наверно, затонувшим кораблям
Об этом письма пишут капитаны.

Я Вам приснюсь простым до немоты,
Мучительно серьезным и спокойным,
И подарю умершие цветы,
Разлитые в стеклянные флаконы.

Вы все поймете и, не пряча взгляд,
Мне улыбнетесь грустно и несмело.
Осенний дождь, как много лет назад,
Сквозь день прочертит золотые стрелы*.

Он думал о том, как хрупко счастье, как легко убить его одним неосторожным шагом. А потом… хоть борись, Борис, хоть не борись, мертвеца не воскресишь. Можно вытащить его из могилы, но это будет зомби.

Не было больше боли, обиды, злости. Только грусть. И робкая надежда, что, может, когда-нибудь ему повезет больше.

***

Ближе к концу второй недели позвонил человек, которому Борис отказать не мог. Тот, кто учил его всем азам – арбитражный управляющий Максим Николаевич, взявший когда-то зеленого студента в помощники. Сейчас он уже не работал по состоянию здоровья, но всегда мог что-нибудь посоветовать. Однако на этот раз помощь понадобилась ему самому.

- Борис, - Максим Николаевич звал его на английский манер, с ударением на первый слог, - у тебя сейчас есть кто-нибудь?

Можно было не уточнять, наставник явно не имел в виду нежные отношения.

- Нет, я в отпуске.

- Далеко?

- Да нет, не особо, - вздохнул Борис, понимая, к чему идет дело.

- А нельзя отпуск как-нибудь… подвинуть? Очень надо. Я бы сам взял, но на диализе много не набегаешь.

- Как срочно? – кому-то другому он бы отказал. Наплел бы, что отдыхает на острове в Тихом океане, откуда заберут не раньше, чем через неделю. Но только не Николаичу.

- Вчера, Борис. Нет, позавчера.

- А что ж так запустили болячку? – поинтересовался ворчливо, уже сдаваясь.

- Надеялись вылечить домашними средствами. Ох уж эти самисебедоктора. Крупный ритейлер, на всех парах идет ко дну.

- Ну вы же знаете, - Борис поморщился, - я больше по производству.

- Не прибедняйся. Я же знаю, что ты универсал. Деньгами не обидят. Это мой хороший друг с компаньоном.

- Ладно, кидайте координаты. Завтра буду в городе. Можете передать, что я предварительно согласился. Но только ради вас, Максим Николаич.