По большому счету, хорик хоть и выступал профессионально, за деньги, пели в нем, кроме них с Володькой, любители с музыкальной школой за плечами, да еще и не хоровики изначально: Ирочка - гитаристка, Андрей - скрипач, Сережа – ударник. Только Алла училась на хоровом отделении, хотя и не закончила. Ноты она читала слабовато, зато была прекрасной слухачкой - не абсолютницей, но с голоса или инструмента снимала мелодию стопроцентно. Один раз услышала – больше уже не ошибется. Ну а сопрано у нее было и вовсе волшебное – чистейшая колоратура, причем не холодная, как это часто бывает, а мягкая и теплая. Воистину ангельский голос.

Несмотря на почти четырехлетнее знакомство, она оставалась загадкой. Знала Маська об Алле не больше, чем когда только пришла в хор к Макару. Самые скупые факты.

Родом та была откуда-то с Кубани, исполнилось ей двадцать пять. Заочно окончила журфак, писала статьи для журналов и интернет-порталов, пела в церковном хоре. Вот, пожалуй, и все. Нереальной красоты синеглазая шатенка, высокая и болезненно хрупкая. Правда, красота эта была видна лишь на концертах, когда Алла надевала открытое платье, распускала волосы и делала макияж. В повседневности не красилась, носила пучок и какие-то страшные бабушачьи юбки до пят. Как будто сознательно старалась выглядеть понепригляднее.

Все знали, что Андрюша давно в нее влюблен. Они пели в одной церкви, именно Андрей привел ее когда-то к Макару. Его отношение – трепетное, заботливое, какое-то рыцарское, что ли – тронуло бы кого угодно. Но Алла воспринимала его лишь как друга. Очень тепло, с большой симпатией, но не более того. Маське подобное казалось странным, однако она списывала все на какие-то церковные заморочки и вникать в это не хотела.

Ее собственное знакомство с церковью вышло не самым приятным, поэтому она хоть и верила в бога, но от организации этой старалась держаться подальше.

***

До вечера Маська была свободна, как птица, поэтому поехала на Острова. Наверно, так давно уже никто не говорил, но ей нравился этот отголосок Серебряного века. Больше других она любила Елагин, где часто гуляла. Бродила по дорожкам, сидела на скамейках, ела вредную еду из ларьков. А еще кормила белок, которые доверчиво подбегали вплотную, становились на задние лапы и цеплялись коготками за протянутую с орехом ладонь.

На буднях в парке было немноголюдно. Вроде, и в одиночестве, но и не в пустынной глухомани. Пройдя весь остров до самого мыса, Маська полюбовалась на газпромовский Мордор и нашла свободную скамейку. Села, закрыла глаза, подставила лицо бледному сентябрьскому солнцу.

Как так может получиться, спрашивала она себя, что тебя одновременно тянет к человеку и отталкивает от него? Хочется быть с ним – и… не хочется?

Она вспомнила то ощущение себя аккуратно разорванным по сгибу листом бумаги, которое испытала в самолете, когда Володька пригласил ее на свидание. Согласиться – или послать подальше? Тогда она согласилась, сказав себе, что надо закрыть гештальт. Не пойдет – в любой момент можно все закончить.

А в результате у нее на пальце кольцо, и через три недели свадьба. Все как у больших – дворец бракосочетаний, лимузин, ресторан и свадебное путешествие в Египет. И полный раздрай на душе.

Не по себе ей стало еще в тот момент, когда Володька сделал предложение. Но после знакомства с его родителями, точнее, после ночного разговора в поезде, кажется, все пошло в разнос. Подозрение, что она делает ошибку, сначала бледное и прозрачное, становилось все более отчетливым. И все же от одной мысли о том, чтобы отменить свадьбу, накатывала паника и дурнота.