Козырь смотрит на меня темно, холодно, испытующе. Будто ждет, что я заберу слова назад. Какое счастье, что у моего внутреннего руля всегда стоит стерва. А саба — она так. Ей слово дают редко.

— Я не буду твоей Нижней, — произношу на выдохе, — я уже давно решила, что больше не хочу играть эту роль. Ни для кого. Ты — хорош. Но исключением не будешь. Мы можем трахаться, но я не готова тебе служить. Ты хочешь, чтобы я отказалась выпускать пар, но и я хочу того же. Ни одна сучка в этой стране не должна подставлять задницу под твой ремень. Я тоже ревнивая дрянь, если ты не понял.

— Понял, — он откликается тихо и спокойно, будто в его глазах и не клокочет недовольная голодная тьма. Замолкает и ведет пальцами обратно. От бедра к щиколотке.

— Ты можешь послать меня, — напоминаю я, — и продолжить жить респектабельной, спокойной жизнью женатого хозяина мира. Сомневаюсь, что место твоей любовницы будет свободно хоть пару часов.

— Не будет, — кивает Алекс так, будто это нормально — обсуждать со мной, долго ли будет стоять негретой его постель после меня же, — потому что место моей любовницы — твое. И ты от меня не улетишь.

— Пока что, — поправляю я, внося долю скепсиса в его громкие заявления.

Хочу, чтоб он кивнул, усмехнулся, хоть что-нибудь. Чтобы дал мне зацепку, крошечный уступ, благодаря которому мое падение в бездну прекратится. В конце концов, в этой жизни ничего не бывает так, как я хочу. Не бывает без краев и границ, чтобы оба — друг другу принадлежали. У него там жена, никуда она не делать, серебряную свадьбу они отпраздновали, до золотой тоже поди доживут.

А он — тянет меня к себе на колени, лезет ладонями под свою же рубашку.

— Эй! — ловлю его руки, предостерегающе их сжимаю. — Я не услышала, что ты принимаешь мои условия!

Боже, он что, репетировал эти кривые свои ухмылочки перед зеркалом? И сколько их у него? Двадцать? Тридцать? Сто? Который раз вижу это и каждый раз — улыбается по особенному.

Мог бы сказать: "Уймись наконец".

Мог бы сказать: "Одевайся и проваливай".

— Я уже их принял, Летучая.

Сказал и не дал мне больше и слова вставить. Его язык оказался повкуснее кляпа.

Принял мои условия...

Принял?

Он?

Садист, который даже трахаться просто так не может? Конечно, грубый секс — не Тема, но все-таки. Другая какая ванильная куколка могла бы после секса с Козырем и не уползти...

Черт... Как же качественно расползаются мысли под его напором. Так и хочется — закрыть глаза, вцепиться в его плечи крепче и потеряться к черту...

Ладно…

К чему сейчас вообще эти ненужные мысли? Вот сорвется — и поговорим, я ведь не прощаю предательств.

А пока не сорвался — пусть целует меня. Вот как сейчас. Бесцеремонно, опустощающе, как умеет только он.

— Эй, ты вообще кроме секса о чем-нибудь думаешь? — хохочу, но от широких ладоней, сминающих мои ягодицы, внутри меня снова лопается пузырек с веселящим зельем.

Я… Не могу сказать ему "Нет". Сейчас — не могу, сейчас он шипит в моих висках пузырьками французского шампанского. Слишком он охуенный, слишком далеко ради меня зашел, слишком... Мой.

Хоть я и знаю, что это иллюзия.

— Когда я не в тебе, мир какой-то безвкусный, — шепчет он, и небритая щека проходится по моему плечу, с которого сползла его рубашка сверху вниз.

Дурацкие слова. Банальные слова. Прекрасные слова...

— Скажи это еще, — прошу я, а сама — почти сама лезу к его рукам, как голодная до внимания кошка.

Не говорит, гад!

Просто резко встает и опрокидывает меня спиной на стол, за которым мы только что завтракали. Ох, черт, а я ведь думала обидеться, что он зажмотил для меня ресторан.