Он дерет меня, бесцеремонно, без прелюдий, грубо, настойчиво. Мне так и нужно. Только так и нужно! Чтобы сильно, энергично, на грани с болью, чтобы долго-долго, пока я не начну орать от каждой резкой фрикции.

— Пожалуйста!

— Еще!

— Еще!

А он — ведет себя как сука, вывернул мне запястье и прижал к спине под лопаткой.

Бля. Бля. Бля!

Точнее — Алекс, Алекс, Алекс…

Я выпускаю эти вопли наружу и слышу его фырканье сверху — так о ком, говоришь, думаешь, Светочка?

Слышу, и меня скручивает жестчайшим сухим оргазмом из всех существующих. Мучительным, опустошающим, не насыщающим.

Господи, да что за напасть! Я не могу хотеть его так долго. Я не могу кончать и снова и снова задыхаться от того же голода…

Выходит, все ты можешь, Светочка!

Когда Козырь наконец выпускает меня из постели — утро почти достигло точки “день”. И вместе с выебистым омлетом из взбитой белой пены нам приносят еще и вполне себе выебистый стейк с кровью. Достается, он, конечно, не мне.

— Фи, стейк, как банально, — я морщу нос, терзая вилкой свой омлет, — разве ты не удовлетворяешь свою жажду крови, когда рвешь своим врагам глотки?

Алекс приподнимает на меня свой обволакивающий взгляд.

— К сожалению, делать это по-настоящему — запрещено законом, — произносит он без малейшей тени иронии.

— И что, ты прям всегда чтишь законы как непреложные истины? — спрашиваю с интересом, дотягиваясь до блюдечка с клубникой. Ну, зачем-то же это блюдечко принесли?

А вопрос — на самом деле интересный!

Козырь отправляет себе в рот кусочек мяса, и я вижу хищное удовольствие на его лице. Вкус крови ему явно по нутру.

— Ты так любишь риторические вопросы, Летучая?

— Я люблю выстраивать диалог! — откидываюсь на спинку роскошного кресла в барочном стиле, и непринужденно оправляю сползшую с плеча широкую черную рубашку. Никто мне её не давал, я её сама сперла. Трусов не надела, а рубашку напялила, ага! Алекс промолчал, что, как я уже поняла — считай, одобрил. И мне нравится, как он глодает меня глазами, хотя нас разделяет один только стол.

— Закон — очень удобный инструмент. Но не универсальный. И его есть чем остановить.

— Чем остановишь Шубина? — спрашиваю с интересом, подтягивая к груди колено. Я худая, это делает рубашку Козыря для меня чем-то вроде платья — могу перехватить на поясе и даже длина будет почти пристойной. Что не меняет того, что поза у меня очень провокативная. И подол рубашки в какой-то момент ложится неправильно, сверкая наружу тем, что приличные девочки всеми силами скрывают.

Я…

Ну ладно, я играю приличную. Мне нравится поправлять эту рубашку и лишний раз касаться мягкой ткани, мне нравится откровенно заинтересованный взгляд, которым Козырь успевает стрельнуть в бесстыдно оголенную зону. Блин, может, ему ту виагру в еду подмешали? Истолкли в порошок, посыпали стейк?

Бред, бред.

Нет, видела я гормонально озабоченных парней. Но он-то в возрасте уже. Ему прилично за сорок. И он никак не может успокоиться.

— Ты не ответил, — напоминаю я Алексу, который явно предпочитает хлеб со зрелищами любой отвлеченной болтовне. По крайней мере морщится он так, будто я ему про больной зуб напомнила.

— Если он не понимает, против кого ему можно переть, а против кого — нет…

— То что? Что? — совершенно по-девчоночьи ерзаю пятой точкой по обивке кресла, а Козырь — кажется, только за ради этого и не договаривал. Налюбовался на изнемогающую меня, криво улыбнулся.

— Жаль его будет.

С таким вкусом это сказал… Столько обещаний в эти три слова вложил… Я, конечно же, захотела, чтобы Барин не внял. Чтобы его там подлатали, поставили на ноги, и он попытался Козырю отомстить. А я бы посмотрела, насколько мокрое место от него останется…