Но крикнуть Джерарда Эйлин так и не успела.

– Эйлин! – снова позвали с улицы. – Впусти… меня…

Лина на миг зажмурилась. А дальше, онемев от ужаса, она смотрела, как ставни зашатались, будто их пытались открыть. Раздался пугающий скрежет…

И Эйлин отчётливо представила, как чья-то жуткая когтистая лапа скребётся в окно, оставляя глубокие борозды на крепком дереве.

***

Ставни ходили ходуном, крепкие железные запоры вот-вот готовы были поддаться неведомой силе. Ещё мгновение, и распахнутся дубовые створки, и тогда уже никто не остановит то, что там, снаружи…

Эйлин смотрела на это, будто окаменев, ей бы бежать, звать на помощь, но ноги словно к земле приросли, а голос перестал подчиняться.

И лишь когда она увидела, как в узкую щель протиснулась чёрная лапа…

Да, именно лапа, рукой это нельзя было назвать – жилистая, узловатая лапа, вроде птичьей, только размером с мужскую ладонь, с пятью пальцами, покрытая гадкой чешуйчатой кожей. Лина хорошенько рассмотрела эту мерзость, ведь вместе с чудовищной дланью между створок пробивался и зыбкий утренний свет.

Так вот…

Когда острые когти, загнутые, как у хищной птицы или кошки, вонзились в тёмный подоконник, оставляя глубокие белые борозды, Эйлин наконец очнулась и завизжала на весь дом.

– Папа-а-а!

Так ей, по крайней мере, казалось, но на деле вышел чуть слышный писк.

Джерард, разумеется, его не услышал.

Эйлин удивляло другое, что отец не слышит, как некто пытается выломать ставни. Отец всегда спал чутко. Почему же сейчас не бежал на помощь своей девочке… Что они с ним сделали?

От этой мысли по спине пробежал озноб, хотя, казалось бы, куда там пугаться ещё больше.

От жуткого грохота и скрежета тряслись уже не только створки окна и стены, Эйлин чудилось, что дрожит сама земля под её ногами. Весь мир вокруг неё вот-вот готов был развалиться на части.

Надо спасаться, надо бежать, пока ещё можно!

Вместо того чтобы убегать, она бросилась к окну, вцепилась в готовые слететь с петель ставни, отчаянно пытаясь их удержать. Эйлин не смогла бы объяснить откуда, однако, она точно знала, стоит пасть этой ненадёжной преграде, и уже никто и ничто её не спасёт.

Но брешь росла, несмотря на все её усилия! Хищная лапа тянулась к ней…

В щель она иногда видела высокий силуэт в тёмном плаще с капюшоном. И чудилось, что ночной мрак, не желая уступать рассветному солнцу, жмётся к этой твари, ютится, как послушный пёс, в тени мрачной рослой фигуры.

Ко всему этому кошмару примешалось хлопанье крыльев и хриплое карканье, словно над домом кружила стая воронья. Нарождавшийся рассвет померк, будто ночь вернулась обратно.

Последние силы оставили Эйлин, она поняла, что проиграла…

И в этот самый миг, когда она, не удержав, отпустила створки, и ставни с грохотом распахнулись, Лина с изумлением увидела, что по ту сторону никого нет.

За окном светало, нежное золотистое солнце вставало над лесом, птицы галдели в зарослях за оградой…

Двор был пуст.

Эйлин не верила своим глазам. Куда же исчез этот…

– Эйлин! – в этот раз её окликнула Мора, но Лина всё равно вздрогнула.

А ещё через мгновение, она увидела перепуганное лицо сестры. Только почему-то оно нависало прямо над ней.

– Лина! Ну же! Проснись! Проснись! – исступлённо повторяла Авонмора и трясла её за плечи.

– Я… я не сплю… – просипела Эйлин.

Сестра отступила с заметным облегчением.

А Эйлин приподнялась и села, растерянно глядя вокруг.

На столе горела лампа, дрожащим светом разгоняя темноту прошедшей ночи.

Мора всё ещё тревожно вглядывалась в её лицо. Отца в доме не было – видно, уже ушёл на раннюю рыбалку.