Я закрыла глаза… и вдруг вспомнила свою старую бабку, да, королева себя так и называла, “старая бабка”, все к этому привыкли. Эта фраза произносилась с непередаваемым почтением и ощущением благодарности и признательности.

Её обожали. Она ушла в мир теней шесть лет назад, но я всё время чувствовала её рядом.

И сейчас, на коленях императора, я будто слышала её шёпот, напоминающий о дне, когда у меня пошла первая женская кровь.

— От твоей матери не дождёшься, чтобы рассказала, — ласково ворчала она, рисуя на бумаге странные картинки. — Всё приходится самой делать. Слушай, девочка, запоминай. Мне уходить скоро, а тебе много предстоит всего понять.

Я тогда не понимала, куда это моя любимая бабка собралась, но слушала. Кроме женских телесных премудростей, рассказала она и о моём будущем браке.

— Рина, слушай внимательно, — подозвала она меня ближе. — Твой законный муж, первый мужчина, это важно. Женская сила нашего рода огромна, но кому попало не даётся. Только достойному. Недостойного спалит, только пепел останется. Проверяй своего супруга, моя хорошая. И не торопись. Ты должна узнать своего единственного. Единственного достойного.

— Как же я его узнаю? — спросила я её тогда.

— С тем, кто достоин… С ним ты не захочешь противиться. С ним ты захочешь, — старая королева мечтательно улыбнулась. — Принимать его давление. Подчиняться его приказам. Повиноваться его воле.

Помню, как я тогда возмутилась. Вот ещё! Я буду подчиняться только отцу! И, возможно, Лучиано. Я подумала тогда, может, именно он будет достоин? Если кто и мог быть достоин, то только он!

Вспыхнуло воспоминание о жёстких руках отвергнутого жениха, торопливо срывающих с меня одежду, его жарком шёпоте, темноте… и о том, что случилось за этим: алое свечение, его белое лицо и громкий стук захлопнувшейся двери.

Как-то это не очень походило на достоинство.

О чём это я? Император сказал мне посмотреть на него!

«Я предлагаю, и ты берёшь. Я спрашиваю, и ты отвечаешь. Я говорю, и ты делаешь».

Он сказал…

Я распахнула глаза и посмотрела на императора. Его лицо не было белым. Ни тени страха. Но я никак не могла распознать выражение его лица.

Как же он смотрел…

Я закусила губу, не в силах оторвать взгляд от темноты его глаз. Он тут же посмотрел на мои губы. Надёжно удерживая меня за спину, он медленно поднял другую руку к моему лицу: там, где я прихватила зубами нижнюю губу, ощутилось давление его пальцев.

— Боишься? — спросил он.

Я кивнула.

«Я спрашиваю, и ты отвечаешь».

— Боюсь, — ответила я.

Я ответила, при этом мои губы прихватили кончики его пальцев, которыми он меня касался. Я тут же отпрянула, опустив глаза.

Его ладонь легла мне на затылок, зарываясь в волосы, он сжал пальцы и потянул назад, запрокидывая мне голову, привлёк к себе ближе.

— Посмотри на меня, Рина, — сказал он.

«Я говорю, и ты делаешь».

Я посмотрела. Он наклонился, оттягивая меня за волосы, и завладел моими губами.

Как же это было непохоже на то небрежное касание на свадьбе!..

Его твёрдые губы властно раскрыли мои, язык проник внутрь, исследуя, изучая, подчиняя.

Его ладонь на спине. Его рука в волосах. Его губы на губах.

«Я предлагаю, и ты берёшь».

Он предлагал своё желание, мои ощущения, наши прикосновения.

И я брала. Я вбирала его напор. Я принимала его давление. Я подчинялась его власти.

Я признавала его право касаться меня так, как было нужно ему.

Плащ полетел на пол, император встал, перехватывая меня под ягодицы, не переставая целовать, перенёс и уложил на кровать.

Нависая надо мной, он вбирал губами мои губы, овладевал моим ртом, а его широкая ладонь сдавила грудь, обвела сосок, спустилась на живот, обхватила бедро, отводя его в сторону.