— Боюсь представить, с какой целью знатная леди будет приглашать на сеновал своего прислужника, — донесся насмешливый голос. — Мне даже как-то неловко, вдруг я не оправдаю твоих ожиданий.

В два шага Коэрли оказался возле меня, я даже не успела среагировать, а почувствовала его близость волосками на коже. Он стоял совсем рядом, и внезапно мне захотелось постыдно разрыдаться. Я переживала за него, толком не ела, не могла спать — думала о том, сколько всего он испытал. Думала о том, как ему помочь.

Постоянно думала о нем. Каждую секунду.

— Боги, ты жив! — Не выдержав, я кинулась ему на шею.

Алексис издал легкий вздох — черт, я совсем забыла про его спину, — но придержал меня за талию. Осторожно, словно хрупкую вазу. Не отстранился, не шагнул в сторону. Позволил горько расплакаться на его груди. Он баюкал меня в своих объятиях, и несколько мгновений мы попросту молчали, как будто все слова в мире потеряли ценность. Его грудь тяжело вздымалась.

— Да что со мной сделается, — наконец, хрипло ответил Алексис.

— Издеваешься? — закусила губу, вытирая слезы рукавом платья. — Раздевайся.

— Так сразу? Может, для начала познакомимся поближе?

Я не видела его лица в темноте, зато явственно ощутила ухмылку, такую явную, что от неё заполыхало мое собственное лицо. Опять насмехается.

— Надо залечить твою спину.

— Она уже не болит, — отмахнулся Алексис, но я-то понимала, что без должного лечения чуда не случится.

Пятьдесят ударов — это не шутки. Даже представить страшно, какую боль он стерпел. Ему бы отлежаться, намазаться специальными мазями.

— Раздевайся, — повторила жестче. — Давай же, у нас мало времени.

Он перестал спорить, медленно начал расстегивать пуговицы на рубашке и, наконец, стянул её с себя. Повернулся спиной, доверительно позволяя коснуться себя. Я тронула кожу меж лопаток. Алексис врал. Раны кровили, корка едва запеклась и от каждого движения её срывало. Под пальцами чувствовалась влага.

Я мысленно выругалась словами, что не подобает употреблять знатной даме, а затем направила целительскую энергию через свои ладони.

Коэрли поежился.

— Могильный холод? — вспомнила я его слова, не отрываясь от дела.

— Ну, скажем так, ощущения непривычные. Я не жалуюсь, если что.

И вновь в голосе — улыбка. Вот поразительный человек. Он словно счастлив оказаться ночью, в сарае, со мной. После того, что натерпелся и какую боль испытывает ежесекундно.

Невольно я тоже улыбнулась. Как хорошо, что он такой. Легкий. Понятный.

— Сколько времени у нас есть? — спросила я, ведя ладонями ниже, к пояснице.

Я задержалась пальцами чуть дольше, чем следовало, не в силах оторваться. Он худощав, но его мышцы прекрасно прощупываются. Он не тощий, не сломленный, не хилый.

— Меня никто не будет искать. Кэрри убедила всех, что у нас, кхм, намечается жаркая ночь наедине друг с другом и мошкарой. Ты знаешь, ей как-то сразу поверили.

Это хорошо. Очень хорошо. Можно не торопиться. Я выдохнула сквозь сведенные зубы. Волнение никуда не делось, а цена ошибки стала совсем уж высокой. Нельзя оступиться. Хоть раз боги должны смиловаться к нам.

— Что случилось в тот день? — поинтересовался Коэрли.

— Ничего, кроме того, что мой женишок перебрал с алкоголем, и ему очень уж захотелось поболтать. — Я бессильно опустила руки вдоль по телу. — Спасибо, что ты защитил меня, но не стоило. Это всё осложнило. Тебе нельзя здесь оставаться. Он тебя уничтожит.

Рюкзак, который я бросила у входа в сарай, сейчас напомнил о себе. Я мотнула головой в его сторону.

— Там всё необходимое. На первое время тебе хватит.