Мгновенно напрягаюсь. Мне не нравится это место. Он же сказал, что ехать нам долго. А привёз непонятно куда. Я нервно еложу по сидению и уже даже строю план побега, всматриваясь в темень за окном до боли в глазах.

— Чего мы ждём? — спрашиваю, отрывисто втягивая воздух от страха, а сама тянусь и нашариваю ручку двери.

— Человека. Нам нужно поменять машину, — тихо отвечает он.

Вот это его «нам» обнадёживает. Тихо выдыхаю.

Всё-таки есть в его голосе что-то такое, что действует на меня успокаивающе. Когда он молчит, я начинаю нервничать. Но стоит ему заговорить — расслабляюсь. А по всему телу разливается неведомый трепет, напоминающий водную рябь. Голова перестаёт соображать. Иначе как объяснить, что я сижу ночью, зимой в машине незнакомца на отшибе у старых гаражей.

— Мне холодно, — произношу и шевелю окоченевшими пальцами ног, пытаясь хоть как-то их разогреть. Кроссовки вместе с носками промокли, а старую машину насквозь продувает ледяной ветер.

Он молча заводит двигатель и врубает печку на всю. Постепенно становится теплее. Но ноги по-прежнему ледяные.

Меня одновременно и озадачивает, и пугает собственная доверчивость к этому незнакомому парню. Вот куда я еду? Кто он такой? Зачем помогает мне? Хотя тут как раз понятно, Владимир Петрович попросил о помощи. Но так ли это на самом деле? Остаётся больши́м вопросом.

У меня даже телефона нет. Я ни с кем не могу связаться. И единственное, что мне остаётся, — продолжать ему верить. А может есть ещё варианты? В принципе, я могу не доверять Хилому и уйти. Не будет же он меня силой удерживать.

— Пока мы не решим проблему, — слышу вдруг его тихий и даже немного сердитый голос. Он сидит неподвижно. И в темноте я еле угадываю его очертания. — Я хочу, чтобы ты усвоила одно простое правило.

— Какое?

— Чтобы ты всегда меня слушалась. Беспрекословно. Быстро и молча выполняла то, что я говорю. Понятно?

— Не могу ответить утвердительно. Меня как-то не прельщает слепо исполнять роль покорного раба. Я же не знаю все твои причуды, — выпаливаю и вижу, как медленно он поворачивает голову. В кромешной тьме почти не вижу его глаз, но так отчётливо чувствую его острый и въедливый взгляд. Ощущение, что я сижу голой перед операционным светильником, а он внимательно оглядывая меня, примеряется в каком месте лучше залезть мне под кожу. Бр-р-р…

Вжимаюсь в сидение и молчу. Сердце колотится, и даже дышать перестаю.

А что я такого, собственно, сказала?

5. Глава 5 Хилый

Всматриваюсь в девчонку и в который раз испытываю разочарование этой жизнью. И даже не своей. Нет. А её жизнью. В своей я уже давно ничем не очаровываюсь. Исключением стала, пожалуй, сама Полина.

Поле ещё даже восемнадцати нет, а она уже очень глубоко увязла, и ещё сама не знает, где и в чём. Я бы даже рассмеялся, если бы не обстоятельства, предшествующие нашим посиделкам у чёрта на рогах.

— Интересно, о каких причудах ты говоришь?

— Ну, не знаю. У всех есть свои странности. Может, твои для меня неприемлемы?

Замечаю свет фар и снова поворачиваюсь к девчонке.

— А теперь слушай меня внимательно, ты должна сделать всё, чтобы остаться как можно незаметнее и неприметнее. Шапку надвинь сильнее, выпусти немного волос, чтобы глаза закрывали. Старайся лицо не показывать. И, пожалуйста, молчи! Всё понятно?

— Понятно. Понятно, как в картинах Пикассо. Может, ты не заметил, но на улице хоть глаз выколи. Кто что заметит-то?

— Сиди и не высовывайся. Я приду за тобой.

Выхожу из машины и продвигаюсь чуть вперёд.

Лучше бы, чтобы она вообще подождала меня где-нибудь за гаражами. Не нужно видеть её никому. И так засветилась уже, хуже некуда. Но эта её летняя обувь, ноги поди уже мокрые все. А на улице холод собачий подбирается к минус двадцати. Да и сама она вряд ли согласилась бы подождать ночью в темноте, не пойми где. Испугалась бы точно. Ладно, пусть в машине ждёт. Лишь бы помалкивала.