— Садись, — нетерпеливо говорит он.

— Я… мне надо вернуться. Я забыла телефон. Мама же будет звонить.

Он быстро огибает машину, подходит ко мне. Берёт за плечи и чуть наклоняется.

— Нельзя брать телефон. По нему нас могут отследить. А Самарин свяжется со мной.

— Нет. Спасибо тебе! Но дальше я сама, — хочу сбросить его руки и уйти, но он удерживает.

Что делать, ума не приложу. Но я должна вернуться. Может, сначала не в дом, а к соседям, например. Я с одними уже мало-мальски знакома. От них позвоню в полицию. А дальше по ситуации, если не удастся связаться с мамой и Владимиром Петровичем, то поеду к девчонкам. У них перекантуюсь.

— У нас нет времени на споры. Быстро садись, — открывает заднюю дверь и почти силой заталкивает меня на сидение. Рядом кидает мой рюкзак. — Пристегнись.

Быстро садиться за руль и срывается с места.

— Почему я должна тебе верить? Может, ты вообще не человек Самарина? Может, ты один из них? Блин, что сейчас вообще было? — нервно выпаливаю я. Потом зачем-то хватаю свой рюкзак и прижимаю его к себе. Словно обнимаю, как что-то родное и знакомое, пытаясь найти утешение.

Хилый уверенно держит руль одной рукой, а второй набирает кому-то сообщение в телефоне. На вопросы вообще ноль внимания.

Меня же просто разрывает изнутри. От нервного перенапряжения аж зубы стучат, и я до боли сжимаю челюсти и утыкаюсь в свой рюкзак.

— Ты не должна мне верить. Но выбора у тебя нет. И я не человек Самарина. Я сам по себе.

Господи, анриал какой-то! Нет, это правда за гранью…

— Тогда зачем ты нам помогаешь?

— Хороший вопрос.

— А мама… — говорю и сама понимаю, насколько жалобно звучит мой голос. Остатки сил уходят только на то, чтобы позорно не разреветься перед чужим человеком. — Она точно с Владимиром Петровичем? С ними всё в порядке?

Он коротко бросает взгляд на меня через зеркало заднего вида и сухо отвечает:

— Да, она с ним.

Не знаю, почему, но я хочу ему верить. Не могу сказать верю или нет, но мне бы очень хотелось довериться.

После его слов меня немного отпускает и пробивает на крупную дрожь. Ёжусь и понимаю, что очень замёрзла. Особенно ноги. Наклоняюсь, снимаю кроссовки и вытряхиваю из них снег прямо на пол.

— А куда мы едем?

— Нам нужно отсидеться в надёжном месте. Ехать долго. К утру будем.

Какое-то время мы едем молча. Ночной город с горящими разномастными огнями быстро мелькает за окном, а в моей голове хаотично мечутся мысли, как пчёлы в разрушенном улье. Меня не отпускают ощущения неотступной беды и страха огромной потери. Что-то плохое должно́ было случиться или уже случилось. Не знаю. Может, именно с этого вечера я потеряла свою налаженную жизнь. Или у меня её отобрали. Зверски разворошили. И именно это меня сейчас очень тревожит. Или, может быть, дело совершенно в другом, и я многого не знаю. Главное, чтобы все были живы и здоровы. А со всем остальным мы справимся.

Кто эти люди? Зачем они приходили? Где мама и Владимир Петрович? Как Хилый оказался у нас дома? А в моей комнате? И почему так вовремя? Он ведь меня, получается, спас. Только от чего? Неужели те мужики в чёрном были бандитами? Только что общего между бандитами и Владимиром Петровичем?

Самарин-старший мне сразу понравился. Он производил впечатление надёжного, рассудительного человека с уравновешенным характером. Я, конечно, не знаю, чем он там занимается, но мне не хочется верить, что он хоть какое-то отношение имеет к криминалу. Да и мама ему доверяет.

Я зажмуриваюсь, растираю ладонями лицо. Набираю в лёгкие воздух, уже даже открываю рот, чтобы задать мучившие меня вопросы, как Хилый резко сворачивает с главной дороги. Петляет по каким-то не особо приветливым дворам и, в конце концов, тормозит за полузаброшенными гаражами. Глушит мотор и замирает.