— Ты что, голый? — резко разворачиваюсь к нему и выдёргиваю свою руку, крепко зажмурив жутко слезящиеся глаза, как будто могу открыть их.

— Я, вообще-то, спал и не был готов к твоим ранним выкрутасам.

— Мог бы надеть что-нибудь, — разволновавшись, я аккуратно, на ощупь, отодвигаюсь чуть дальше от него.

— Я и надел. Трусы. Если не веришь, можешь потрогать, — слышу его смеющийся голос и резко отворачиваюсь.

— Не буду я ничего трогать! — злюсь и с яростью растираю ладонью пылающую шею и грудь.

— Ну, не хочешь, не надо, — отвечает он и снова берёт мою руку в свою, отводит от тела. — Я же просил, не растирай. Хуже будет.

— Да куда уж хуже-то? — стону от бессилия и нетерпеливо подгоняю: — Ну давай уже, быстрее воду включай.

— Всегда есть, куда хуже. Запомни это. И куда лучше, кстати, тоже. А теперь смотри, — кладёт мою ладонь на вентиль крана: — Влево — холоднее, вправо — горячее.

Включает тёплую воду, пододвигает меня под лейку и отпускает.

— А ты куда? — запаниковав, я подаюсь вперёд на его голос и вцепляюсь мокрыми холодными пальцами ему в плечо. Чувствую, как под моей ладонью резко сокращаются горячие твёрдые мышцы, и, внезапно смутившись своего порыва, быстро убираю руку.

— Пойду заметать следы твоих чудачеств. Кстати, ты можешь раздеться. Никто не зайдёт. А полотенце я повешу на ручку двери. Минут через двадцать приду, если ты к этому времени сама не прозреешь.

Слышу, как закрывается дверь, и тянусь к вентилю, чтобы сделать воду прохладнее.

— Если ты к этому времени не прозреешь… — передразниваю его и изо всех сил пытаюсь приоткрыть глаза.

Сперва даже отчаиваюсь, потому как ничего не получается. Но вскоре мне всё же удаётся худо-бедно моргать, а страшная резь начинает спадать. Видать, слёзы с водой и правда вымывают этот чёртов перец. И зрение возвращается. Только из-за безмерного слезотечения один фиг — почти ничего не вижу. Одна пелена перед глазами. Но зато под потоком воды грудь и шея не горит так сильно.

Немного расслабляюсь в предчувствии скорого конца своих страшных мучений и кое-как стягиваю тесные, насквозь мокрые, джинсы и бельё. Откидываю в сторону. Тянусь к полке со всякими бутыльками и хватаю первый попавшийся. Открываю и принюхиваюсь. Ничего. Вообще ничем не пахнет. Вот блин, кажется, перцовка напрочь отбила мой нюх. Надеюсь, обоняние вскоре вернётся.

«Как я вообще умудрилась распылить на себя?! Нет, ну это рукожопство высшей категории!» — думаю и усердно намыливаю голову. Ну а что? Раз уж мокнуть мне тут полчаса, почему бы и не помыться.

Молодец, Полина! Мало того что не сбежала, так сама пострадала, ещё и единственного оружия лишилась. А оружие, оказывается, очень даже действенное! Проверено на себе. А если бы не Денис? Боже, что бы я делала, если бы он мне не помог? Единственной первой помощью, которой я бы смогла себя обеспечить, — это уткнуться в рукав, принять позу эмбриона, дико ныть и орать. Бедные гопники, мне их даже жалко. У них ведь нет под рукой Дениса с молоком.

Получается, Хилый меня снова спас… Или не снова. Я ведь не знаю, что на самом деле произошло у нас в доме. А верить я ему не могу. Он та ещё тёмная лошадка. Точнее, тёмный и опасный жеребец. Хоть и выглядит вполне себе спокойным, иногда даже игривым жеребчиком. Но он абсолютно точно не так прост, как может показаться.

— Полин, — слышу голос Хилого из коридора и резко оборачиваюсь. — Ну ты как там?

— Не так хорошо, как хотелось бы, — отвечаю и выключаю воду. — Но и не так плохо, как могло бы быть, — уже тише добавляю и прислушиваюсь к своим ощущениям.