— Полин, я за последние сутки тебя два раза почти голой видел. Сомневаюсь, что за полчаса там что-то изменилось.

— Изменилось, — мгновенно вспыхиваю я, чувствуя, что теперь горит всё ещё больше. — Только не у меня, а у тебя. Наглёж твой растёт в прогрессии! Мог бы и промолчать.

— Это не наглёж, а прямота. Полин, оголяйся уже.

15. Глава 15 Хилый

Девушка нерешительно тянется к уголку полотенца, выправляет его и немного приспускает ткань, исподлобья глядя на меня.

Беру небольшое полотенце, окунаю в воду, отжимаю, оставляя влагу на ткани, и кладу Полине на шею и грудь.

— Это что? — недоверчиво ведёт бровью. — Вода?

— Вода с содой.

— Блин, легче моментально становится. Откуда ты столько знаешь про перцовку?

— Теперь и ты знаешь, — смеюсь я.

Полина недовольно зыркает. А потом, чуть замявшись, косится на дверь и спрашивает:

— А как там Артур?

— Не бойся, он не придёт. Арт не воюет с маленькими хулиганками. Да и некогда ему пока, чихает до сих пор, — девушка смущённо отводит глаза. — Полин, я жду ответа. Куда ты направлялась?

— На кухню. Я есть захотела, — вскинув голову, решительно заявляет.

— В пять утра?

— Ну да, я, знаешь ли, ранняя пташка.

— А куртка зачем? — спрашиваю и ловлю её секундное замешательство.

— Ну, так я ж болею. Морозило меня. Вот и надела.

— А перцовым баллончиком ты, значит, согреться хотела! Надо сказать, весьма необычный способ, зато очень эффективный. Теперь ты прям вся горишь.

— Ну, может, хватит уже! — гневно выкрикивает и резко садится на кровати, рукой удерживая мокрое полотенце.

— Может, и хватит. Особенно, если ты извлечёшь из этой ситуации урок.

— О-о, можешь не сомневаться, на всю жизнь запомню, — едко усмехается Полина, бросая на меня злющий взгляд сине-серых глаз, словно это я виноват во всех её бедах.

— А что именно, позволь узнать?

— Что не сто́ит садиться в машину к хрен знает кому!

— Вообще, это тоже полезный урок, — усмехаюсь, устало выдыхаю и подхожу ближе к девушке. Она подбирается и чуть отползает к изголовью. Смотрит с недоверием, негодованием и затаённым страхом. — Полин, давай уже оставим бесполезные трепыхания. Этим ты вредишь только себе. Ну, и окружающим.

— Ты о чём?

Девушка хмурит лоб и не сводит с меня настороженного взгляда.

Похоже, понадобится больше времени, чтобы она почувствовала себя в безопасности. Только непонятно, почему в один момент всё резко изменилось. Сначала ведь было более-менее нормально. Она не то, что доверяла мне, но точно не боялась. А сейчас нет-нет, но я вижу страх в её глазах. Похоже, это как-то связано со смертью матери. Именно после этой новости с ней что-то произошло. Что она там себе напридумывала?

— Тебе не убежать от меня. Тебе не только не нужно, но и нельзя этого делать. Пойми, всё очень серьёзно. В этом доме ты вне опасности. Пожалуйста, услышь меня.

— Сказал волк овечке.

— Овечке? Ну, Полин, какая ж ты овечка? — не спеша, прохожусь по её миленькому, свежему, такому чистому и немного припухшему от слёз личику и невольно зависаю на широко распахнутых покрасневших сине-серых глазищах. А потом проговариваю медленно и степенно, но, скорее, даже не ей, а самому себе: — Ты маленькая, хорошенькая и глупенькая ярочка.

Она замирает на месте и, не мигая, удерживает мой взгляд. А потом сипло и тихо на выдохе произносит:

— Зачем я тебе?

Силком отрываю взгляд от её лица и произношу уже твёрдо и бодро:

— Тебе нужна помощь. Ну что, примешь волчью лапу дружбы? — приближаюсь к ней и протягиваю руку.

Она с сомнением смотрит поочерёдно то на меня, то на протянутую руку.