— Латте, — выдыхаю я и насильно перевожу взгляд за окно.

Он выходит из машины, натягивая капюшон куртки, и почти сразу я слышу характе́рный звук блокировки дверей.

Тяжело вздыхаю, откидываюсь на подголовник и закрываю глаза.

«Всё будет хорошо, мамочка! Всё будет хорошо! Владимир Петрович со всем обязательно разберётся. И мы совсем скоро встретимся. Надо выпросить у Хилого телефон и позвонить тебе. Да и с Тёмкой тоже связаться нужно», — проносится в голове.

Хилый возвращается быстро. Протягивает мне стаканчик с кофе и пакет. Шуршу пакетом и обнаруживаю два пирога с капустой, булки со сливочным кремом, бутылку воды, влажные салфетки и молочный шоколад.

— Ты любишь пирожки с капустой? — удивляюсь я.

— Ну да. А ты нет? Тогда мне оставь. А ты булки ешь.

— Да щас! Я тоже люблю вообще-то.

Только смотря на это вкусовое безобразие, понимаю, как же я голодна. Осторожно отпиваю горячий кофе. Сладкий, хм, прямо как я люблю, две ложечки. И с аппетитом впиваюсь зубами в ароматный пирожок. Не так вкусно, конечно, как готовит маман, но тоже неплохо.

— Вкусно? — слышу насмешливый вопрос и ловлю его улыбающийся взгляд в зеркале заднего вида.

— Угу, — бурчу с полным ртом. — Правда, мама вкуснее готовит. Но для дальней дороги и эти сойдут.

— Что значит сойдут? Второй мой. Даже смотреть в его сторону не смей, — нарочито строго говорит. И я снова ловлю его взгляд на себе.

— Да больно-то и надо, — фыркаю я и достаю булку. Допиваю кофе.

Сама не замечаю, как он забалтывает меня, да так искусно, что я рассказываю ему про себя почти всё. Ещё захватываю и родственников вплоть до пятого колена.

— Вот ты говоришь, что мне нельзя выходи́ть на заправку. А если я в туалет захочу?

— Ты хочешь в туалет? — спрашивает Хилый.

— Вообще, да. Кофе хоть и слабый, но всё же диуретик.

— Сейчас остановимся.

Я с некоторой долей недоумения оглядываю дорогу и произношу:

— Где?

— В подходящем месте.

Спустя несколько минут он и правда тормозит и сворачивает в небольшой карман практически в поле с вьюгой.

— Это, по-твоему, подходящее место?

— За неимением другого, более чем.

— Блин, на улице ветрище ледяной. Это вредно для здоровья. А если я всё себе застужу?

— Терпеть ещё вреднее. Лопнувший мочевой пузырь антибиотиками не вылечишь. Могу снять куртку и загородить ей тебя от ветра. Ну как?

— Ещё чего! Я уж как-нибудь сама.

Выходит и открывает дверь с моей стороны. Порыв ветра тут же дёргает дверь и кидает облако мелкой крошки мне в лицо.

— Вылезай. Давай с той стороны. Там ветер поменьше.

Обходит машину и открывает переднюю и заднюю двери. Ставит меня посередине импровизированного укрытия и довольно кивает. А я мысленно отмечаю, что ветра здесь и правда почти нет.

— Свет выключи, — смотрю в салон.

Он вздыхает и тянется к выключателю на потолке. Выключает, разворачивается и немного отходит к дороге.

— Меня больше беспокоят твои мокрые ноги, — перекрикивая ветер, говорит он, стоя спиной ко мне и набрасывая капюшон. — Поэтому лучше не стой столбом и поторопись.

«Блин, как он вообще заметил, что я всё ещё стою? У него что, глаза на затылке? Хотя меня даже не видно из-за машины. И на улице темень», — размышляю я, быстренько делая свои дела.

Захлопываю переднюю дверь и ныряю на своё место в мгновенно выстуженный салон.

— Меня даже немного трогает твоя забота о моих мокрых ногах. Это обнадёживает.

— В смысле? — выруливая обратно на трассу, спрашивает он.

— Ну, если тебя беспокоит моё здоровье, то я могу надеяться, что ты не окажешься моральным уродом. Не сдашь меня на органы, не продашь в секс-рабство или ещё что-то в этом роде.